Мангуп

— Да не знаю я, с кем, это ж ребенок! Но они сейчас должны быть во внутреннем дворе, здесь недалеко. Я соберу людей? — Алес бежит с ним, заведенный не меньше.

— Давай. Я пойду вперед. Найди меня и прикрой, только, Асень…

— Ась?

— Богом прошу, не наводи шума, пока не подам сигнал.

Прежде чем свернуть в арку перед цитаделью, князь пламенно обещает, что выпорет стражников голыми на площади в ближайший праздник за невнимательность, потому что «пленник» вышел прогуляться прямо мимо них. Смеется коротко, глядя на выразительные лица, и накидывает капюшон, выхватывая у одного из часовых кинжал. Оружие затыкает за пояс, прячет за спиной. На всякий случай срывает с шеи слишком звенящие украшения и швыряет в командира Мечей.

— Это не плата. Потом вернешь, валах!

Титай сливается с тенями на некоторое время и выскальзывает из них, как только слышит характерный шорох: будто шелест воронова крыла, но слишком близко. Случайный прохожий не разберет. Сам же, услышав сигнал, выходит в проулок между тыльными сторонами зданий. Если не показаться на свет, тот, кого он ждет, не проявит себя. Титай сам его так учил.

Мальчик, выслушав сказку про мышь, выполнил просьбу чужеземца и передал послание. Конечно, после этого он быстро убежал на виноградник и рассказал все отцу, потому что взрослые предупреждали о гостях с Востока и о том, что осторожность сбережет их дом и город от любой беды: если встреча не опасна, то и людям стража плохого не сделает, а если напротив, то он многих спасет. Сознательности ребенка не мог предсказать ни Титай, ни его «правильный человек».

Фигура в черном бесшумно соскальзывает с крыши, приземляясь напротив. Человек собирается сказать что-то, но Титай опережает, поднимая ладонь с двумя сжатыми пальцами.

— Мне нужна помощь.

Когда всю жизнь учат недоверию, учат стоять за себя самому, когда видишь бесконечную череду трусости, подлости и страха, волей-неволей теряешь веру. Привыкаешь быть осторожным. Привыкаешь сначала бить, а после спрашивать. Но бывает, все меняет одна искра. Если где-то в душе остается надежда, если сердце хочет довериться людям, достаточно этой искры, чтобы разгорелось пламя. Такой отправной точкой стала встреча с Алексеем, сдержавшим слово. Не пожелавшим возмездия за обиду. Протянувшим руку без всякой на то причины.

— Ты не убил князя.

— Да. Не убил.

Этому человеку врать нет смысла. Он из своих. Но что-то не так в его фигуре. В развороте плеч, в наклоне головы. Потому просьбу Титай не раскрывает, оставляет слова при себе. И не зря.

— Почему, Кир? Объясни мне. Ты столько лет стремился к свободе, верил в нее. Заставил и нас поверить в то, что возможна другая жизнь, без господ и тиранов. И что теперь?

— Что же?

Нехорошо. Титай тяжелеет, врастает ногами в землю, становясь выше и жестче. Метнувшись между ним и одним из домов, человек огибает его по дуге и оказывается сзади. У горла теперь блестит острие кинжала. Снова. Но с места Титай не двигается.

— Где твое оружие? Потерял в княжеских покоях? Вот на что ты променял свободу? Что он предложил тебе? Стать его девицей? Что он сделал такого, что ты позволил к себе прикоснуться? Ты, ненавистник мужеложцев и содомитов? А, не смешно ли? Ты, из-за которого я молчал впустую, корил себя, считал грязным.

С каждым новым словом бросает то в жар, то в холод. Титай распахивает глаза, и от осознания происходящего хочется выть. Не оттого даже, что рука друга — друга ли теперь? — пробирается под одежду, сжимает бедро. А оттого, что совсем забылся здесь. Проклятый Мангуп свел с ума, он совершил ошибку, и теперь разваливается весь мир. Нельзя было оставлять своих. Всего несколько дней без присмотра — и вот к чему это привело. Как мог он предположить, что ему хватит сил удержать все в руках? Нужно было предугадать, найти, поговорить. Нет. Должен был заметить раньше. Но чужие горячие взгляды, увы, всегда оставляли безучастным. Даже взгляды самых близких. Не сказанного вслух Титай не принимал, от намеков — отказывался.

— Бора, остановись, пока не поздно.

— А то что? Что ты сделаешь, Кир? Я тебе верил, я верил в тебя. Но теперь-то ты ничем не лучше остальных. Ничем.

За стенами крепости воздух прозрачен и сух. Ветер свободно гуляет по переулкам и подворотням, доносит голоса. Совсем рядом — можно даже разобрать слова, пока бесшумно крадешься, подбираясь поближе и доставая короткий кинжал. Алексей видит их — силуэт двух людей. Одного знает прекрасно: изгибы его тела угадает даже в темноте. А вот второго видит впервые. Незнакомец чуть выше Титая, весь в черном, как одевались Тени посла. Только темные волосы ровно острижены у плеч.

Незнакомец явно не в себе — зол, напуган и оттого опасен. Одно неверное движение, один звук или промедление — и нож у горла Титая полоснет по коже. Примерно на фразе про содомитов взгляд князя привыкает к темноте. Удается некстати разглядеть чужую руку под одеждой, оглаживающую бедро его Титая. Князь не рассуждает и не думает. Нечего думать, когда все ощущается так правильно и ясно. Разобрать детали можно и позже.