Мангуп

Возможно, Алексей расстроился бы, узнай он, сколько цинизма собралось в этом человеке. Не врожденного — приобретенного. Его приходилось наращивать, как металлические пластины доспеха на кожу. С каждой новой смертью. С каждым новым лжецом. С каждой попыткой извернуться в жизни так, чтобы задело меньше. Но задевать будет всегда. И чем больше юлить, тем сильнее запутаешься. Титай понял это еще ребенком, когда пытался выпустить лебедя, застрявшего в рыболовных сетях. Птица не верила человеку, как не верил чужакам сам Титай. Но она билась, вырывалась и не давала даже шанса себе помочь. Титай сердился: он-то знал, что хочет только добра, но его отказывались слушать. Тогда впервые он подумал: если ожидаешь увидеть врага, то обретаешь его в любом. Возможно, стоит не судить людей прежде их поступков. Как не стоит и бояться того, чего человек еще не успел совершить.

Лебедь задохнулся — сети перетянули его шею. Титай разрезал сети ножом, достал лебедя, зажарил его и съел. Так в итоге случится со всеми, кто поддается страху.

Бора не верил ему до конца. Испугался, решил, что Джахан могущественнее. Но Блистательная Порта — это сеть, не больше. Останется найти нож, что смог бы разрезать.

Титай моргает, возвращаясь к реальности. Вокруг незнакомое место. Не получается даже вспомнить дорогу, по которой сюда пришел. Теряет сноровку.

— Со мной все в порядке, — отвечает он на вопрос князя. Он останавливается у двери. Трет тыльной стороной ладони висок, пытаясь понять теперь для себя: а правда ли это? — И я был бы в порядке, даже если бы ты не пришел. Мне пришлось убить его из-за тебя, ты же понимаешь?

Титай смотрит исподлобья. На князе почти нет украшений. Надо же, как предусмотрительно. Он ведь тоже мог рассказать все парню. Мог найти слабое звено, подкупить, допросить, и тот потерял бы разум… Хмурится, резко мотнув головой. Прячет руки за спину, отступая к стене.

— Прости. Я… У меня было не так много друзей, чтобы я мог притвориться равнодушным. — Титаю сложно признаться в том, что солгал. Но он делает это, от укола стыда опуская взгляд.

— Если бы его не убил ты, это сделал бы я. — Алексей говорит спокойно, потому что судьба Боры была предрешена с тех пор, как тот решил обнажить оружие прямо у цитадели. И с тех пор как решил, что вправе трогать чужое бедро, держа нож у горла человека. Любовь не добывают угрозами. — Просто хорошо, что жив остался ты. Это… Это уберегло меня от многих неверных и поспешных действий.

В дверь стучат. Раздается голос Алеса: он принес воду и полотенца. Другие люди, кроме двух командиров из Мечей, сюда допущены не были: лучше перестраховаться, чем снова перепрятывать узника.

Алес ставит большую чашу с теплой водой на стол и быстро уходит. Дел у них сегодня полно.

Князь понимает молчание Титая. Не требует ничего, не напоминает о титулах и положении: сам смачивает мягкую ткань, скручивает, выжимая. Подходит, стирая кровь с лица Титая. Живой. Он остался невредим. Кажется, именно сейчас Алексей понимает, что многое делал не зря. Что в его городе народ не боится стражи. Что беспокойство не становится доносом. Что даже детей здесь учат не лгать родным и беречь близких. Те глупости, за которые он иногда себя корил, полагая, что тратит время на эфемерные мечты… Те глупости пустили корни и стали деревом, чьи ветви способны удержать над обрывом.

«Мне становится страшно тебя потерять».

Алексей замирает, не в силах произнести это вслух. Его всесилие, его бравада и бесконечная уверенность вздрагивают сейчас. Едва заметно, тонко, застревая выдохом в горле. Он никогда не чувствовал подобного. Мог каждого защитить. Закрыть рукой, отвести любую напасть. Но Титай не в его власти. Он принадлежит другому миру. Он может выйти на улицу, шагнуть за ворота, и ни один закон этого города не будет иметь над ним силы. Ни один закон, что мог бы спасти ему жизнь. Как сегодня, когда он повстречался с человеком из мира своего, не из Дороса. В том переулке свет мог угаснуть в этих глазах, и ни гнев, ни радость не смогли бы уже ничего изменить.

Алексей хочет его себе. Но, стоит протянуть руку, пальцы хватают лишь воздух.

Чувства застают врасплох, кружат голову. Князь сживается с ними, присмирев, и достает из сумки на поясе сломанный гранатовый браслет. Тот самый, что снял ночью после пира с ноги Титая. Тот самый, что Титай оставил на полу цитадели нарочно.

— Это твое, кажется.

Внутри Титая буквально рычит гордость, детская привычка проявлять непокорность при любом удобном случае. Но это рабская, дурная забава — так он делал только ребенком, а сейчас вот вспомнил, когда слабость ударила в живот. Нужно от нее избавляться. Не пытаться вздернуть подбородок. Не дерзить только потому, что перед ним «один из господ». Алексей — человек. Достойный уважения, кем бы он ни был. Человек, оказавшийся достаточно внимательным, чтобы заметить оставленный сентиментальный знак.