Мангыстауский фронт

Кунтуар вначале просто опешил, смысл сказанного не доходил до его сознания. Когда же наконец понял, в чем обвиняет его Ергазы, то пришел в крайнее негодование.

— Да ты что? Что ты сказал? — закричал он.

— Что слышал! — Губы Ергазы скривились в презрительной улыбке. — Мне сообщил сам академик: «Вини не меня, а своего дружка Кунтуара!» Попробуй тут не поверить!

Это уж точно, как тут не поверишь… Видно, вправду Вергинский так и сказал. Однако это же глупость, это же невозможно!

— Что, что же все-таки я сообщил Вергинскому о тебе? Подло: обвинять человека за глаза, оговаривать! Как он мог придумать слова, порочащие тебя, если я их никогда не произносил?!

— Не знаю, спроси у своего высокого покровителя!

— Уж я спрошу, поверь, спрошу у него!

— Правильно сделаешь, хоть будешь знать, кто из вас двоих подлец! — С победоносным видом Ергазы удалился.

А Кунтуар остался стоять как пригвожденный. Несправедливость, ложь сразили его. Он был озадачен, в растерянности пытался дать себе отчет, что же такое произошло, где причина случившемуся? Ведь не произнеси подобных слов Вергинский, откуда бы их взять Ергазы?..

В эту ночь Кунтуар не сомкнул глаз. Утром, чуть сровнялось десять, позвонил секретарше Вергинского и попросил записать его на прием. Оказалось, Алексея Максимовича нет, он вылетел по делам в Восточный Казахстан. Кунтуару ничего не оставалось делать, как ждать.

Вот и сейчас он весь во власти переживаний от этой нелепой истории.

Вергинского нет целую неделю, говорят, возвратится еще дня через два-три… Кунтуар не понимал, что можно предпринять, чтобы выяснить все, забыть и обрести душевное равновесие? Получается, те, кому он всю жизнь верил, как самому себе, на кого равнялся, оказались мелочны и лживы.

Как ни поверни, а правду говорят в народе: скотина пестра шкурой, человек — нутром. Он не мог отделаться от навязчивых мыслей: «Как же это я до сих пор не распознал, что за человек Вергинский! Или он мои же слова истолковал по-своему? А может, перепутал их с чьими-то другими, просто помнит меня лучше, чем других? Как можно ни за что ни про что оклеветать невиновного? Нет, это не делает чести такому крупному ученому. Предположим, я оговорил Ергазы, но где же твое собственное мнение, сам-то ты ослеп, что ли? Да и составить отрицательное мнение о человеке с чьих-то слов… Это попросту непорядочно. И все-таки здесь что-то не так. Надо самому как можно быстрее во всем разобраться».

Обида на Вергинского несколько улеглась, но гнев и негодование на Ергазы вспыхнули с новой силой. Старый археолог с тяжким стоном ворочался в постели: «…допустим, допустим, дорогой мой, что Вергинский сказал именно эти слова, но почему же ты так поспешно поверил ему? — обращался он к невидимому Ергазы. — И чего ради тебе поливать друга грязью? Значит, очень уж хочется выставить меня подлецом… Столько лет вместе работали, и все это время, получается, ты верил, что я способен на подлость… Или же превыше собственной и моей чести поставил авторитет академика и смог повторить клевету? Да что это со мной? Зачем так болею душой, потеряв дружбу клеветника: не сейчас, так в любой другой момент он оговорит и предаст! Как же все-таки быть? Порвать навсегда, забыть его, выбросить из головы и сердца?»

Да, похоже, Кунтуар был настроен так не только к Ергазы, но и к Акгуль, всегда с ним душевной и приветливой. «Неужели она знала обо всем и поверила? Чепуха! Пусть Ергазы способен на черную зависть, но Акгуль… Она не может завидовать мне».

И еще одно обстоятельство крайне тяготило Кунтуара. Собственный сын — Даниель не унаследовал склонности отца к археологии, стремился проявить себя как писатель, а неродной сын Ергазы — Арман окончил университет, стал тоже археологом и теперь начал работать под руководством Кунтуара. Ученый всеми силами старался помочь молодому специалисту, надеялся увидеть в ученике своего преемника.

Как теперь все обернется, не перешла бы неприязнь с Ергазы на парня. Кунтуар старался взять себя в руки, не терять трезвого разума. Нет, сын за отца не ответчик. Но ведь живы в народе слова: коль заведется в яблоне червоточина, то и яблокам быть червивыми.

Кунтуар присел к столу, вновь придвинул к себе сосуд, попытался сосредоточиться. Мысли по-прежнему вразброд. Теперь думы его об Армане и Даниеле. Они — ровесники, давно и хорошо знают друг друга. Однако не похоже, чтобы дружили. Причиной тому — вовсе не распри родителей. Причина — Жаннат. На глазах расцвела, похорошела и только вчера, кажется, готова была жизнь отдать за Даниеля. Что же случилось с нею теперь? Или девичье сердце так ветрено и непостоянно, как ранняя весна?

Конечно, Арман представительнее Даниеля, пожалуй, и симпатичнее. Да что красота? Если заглядываться на каждого и идти за каждым, что станется с девичьей гордостью?

А что станется с Даниелем, единственным сыном? Мать умерла рано, отец — плохой помощник в сердечных делах. Как и чем поддержать его, как стать для него другом и опорой? Сейчас сын один на один со своими переживаниями. Молод он, неопытен. И характером уж очень мягок.