Мангыстауский фронт

Чем ближе он подъезжал к городу, тем больше волновался. Закравшееся в душу сомнение, мысли, что все это неправда, с новой силой одолевали его.

Сейчас, устроившись в гостинице, уже собрался было идти в общежитие к Орик. Вдруг кто-то постучал в дверь номера.

— Войдите, — пригласил Нурали, завязывая на ходу галстук.

Вошел главный инженер треста Жаркын. Он закончил тот же институт, что и Нурали, только тремя годами раньше. К Нурали испытывал теплое чувство дружбы и некоторого покровительства. Его обветренное, загорелое лицо светилось улыбкой. Обнялись.

— Увидел твоего шофера — он машину ставил в гараж, узнал, что ты приехал, и поспешил сюда, — говорил, все еще радостно улыбаясь, Жаркын.

— Да, всего час назад прибыли. Решил прогуляться, по дороге позвонить тебе.

Жаркын внимательно посмотрел на друга:

— Ты, кажется, спешишь?

Нурали неопределенно улыбнулся, затем сказал:

— Ты прав, соскучился по Орик, хотел заглянуть к ней в общежитие.

— А-а…

Жаркын знал о случившемся. После некоторой заминки посоветовал:

— Чего спешишь? Сама придет, когда узнает, что приехал…

Нурали уловил в голосе Жаркына скрытый смысл. Нахмурился:

— Странный совет…

— Нет-нет, я просто так. — У Жаркына мелькнуло желание рассказать другу все, что знал, но он взял себя в руки. — Ладно, иди. Разберетесь сами.

— В чем?

— Что значит в чем? У молодых людей после разлуки всегда найдется о чем поговорить. Только прошу тебя: как освободишься — сразу же приходи ко мне. Не вздумай укатить, не повидавшись.

— С чего бы это? И почему ты так торопишься проводить меня в обратную дорогу? — Нурали рассердился. — У меня к тебе дела накопились. Планировал зайти завтра, после отчета. Надо о многом посоветоваться. — И поглядел прямо в лицо Жаркыну: — Кажется, хочешь что-то сообщить мне, так выкладывай!

Жаркын отвел взгляд:

— Ты устал с дороги, не хочется тебя огорчать. Да и не могу я, пусть чужие люди скажут, не я. — Он направился к двери. — Давай все же встретимся сегодня вечером, хорошо? — И ушел не прощаясь.

До сознания Нурали ясно дошло: случилось худшее… Руки забило мелкой нервной дрожью, расслабил на шее галстук, опустился в кресло.

Перед глазами поплыли картины детства, проведенные вместе с Пеилжаном.

Когда мальчишкой Нурали переселился в их дом, отец Пеилжана — Сурыкбай не слыл богатым, но жил в достатке и был разворотлив в делах. В старину в казахских семьях было принято баловать сыновей. Этому обычаю следовал и Сурыкбай. Но сирота Нурали больше, чем праздную лень и шалости, любил слушать сказки, песни, кюи. А худющий, с вечно разбитым носом Пеилжан рос неслухом и сорванцом. Ему ничего не стоило посквернословить при гостях, приезжавших в дом отца, не раз заставлял он плакать и младшего по возрасту, более тихого по характеру Нурали. Одну драку Нурали хорошо помнит до сих пор. Доведенный насмешками и подзатыльниками Пеилжана, он не выдержал, бросился на него и отобрал биту-кулжа[57]. Заревев, разбрызгивая слюни, Пеилжан кинулся к печке, схватил кочергу и ударил ею Нурали.

Другой мальчишка тут же и испугался бы, проникся бы жалостью. А Пеилжан с ликованием захлопал в ладоши и победоносно заорал: «Так тебе и надо!»

Теперь, когда они выросли, старший брат снова перешел дорогу Нурали. Что же это за человек, его брат, безжалостный и черствый от рождения?

В это время вновь раздался настойчивый стук в дверь.

— Войдите, — собрав силы, проговорил Нурали. Дверь отворилась. В комнату вошел… Пеилжан.

Нурали всего заколотило. «Япырмай![58] Да он собственной персоной явился, не стыдится говорить со мною, идет на все, лишь бы предупредить мою встречу с Орик! Нет, видно, и вправду у него камень в груди вместо сердца…»

— Хорошо ли доехал, как здоровье? — задавал как ни в чем не бывало обычные при встрече вопросы Пеилжан, удобно усаживаясь в кресле напротив.

Нурали еле выдавил в ответ:

— Как видишь, приехал.

— По слухам, ваша экспедиция работает убыточно. Не падай духом, раз решил и зимою бурить, значит, найдешь воду, если только она там есть.

Нурали опомнился:

— Ты сюда явился, чтобы сказать мне об этом?

Пеилжан несколько поежился под взглядом младшего брата.

— Нет. — Он старался говорить как можно увереннее, но голос звучал фальшиво, глухо. — Нурали… — Приняв горестную позу, Пеилжан делал многозначительные паузы поело каждого слова. Птенцы, вырастая, покидают гнездо. Братья, выросшие в одном доме, умирают в разных. Неразлучны они тоже только в детстве, а вырастут — каждый идет своим путем. Каждый живет так, как подсказывают ему разум и сердце. Вот и мы росли вместе, а дороги в жизни выпали нам разные. Не обижайся, у меня тоже есть и сердце, и чувство сострадания к тебе, но любовь — это своенравный тулпар[59], с ним не совладаешь. У меня не хватило сил обуздать его. Мы с Орик договорились… — Он заглянул в глаза Нурали, тот молчал. — Знаю, нелегко услышать все это, но сказать тебе в утешение мне нечего.

— Отчего же, говори, скажи еще что-нибудь!