Мангыстауский фронт

Экспедиция ведет изыскания для будущего здесь — после возведения мощной плотины на Сырдарье — моря. Она должна представить точные расчеты всех предстоящих работ. Собственно, такую же цель преследует и археологическая экспедиция Кайракты, которая находится километрах в пяти — десяти отсюда. Хотя у нее своя задача — выявить и вывезти с территории будущего моря ценные памятники старины. Работы ведутся в быстром темпе, даже, может быть, несколько поспешно. Лишь Нурали вышел из машины, его сразу же окружила толпа. Пожилой мастер, который работал вместе с Казикеном, начал первым:

— Вот так, всего-навсего случай, а парня нет… Никто не виноват, видно, судьба. Такой был толковый электрик, опытный, а тут — на тебе: за оголенный провод под напряжением ухватился незащищенной рукой! Видно, на роду написано, иначе и не скажешь…

— Комиссию создали, чтобы установить причину смерти? — спросил Нурали еще как о постороннем деле, еще не понимая всей непоправимости случившегося.

— Нет, ждали вашего приезда, — пояснил стоявший рядом его заместитель.

— В министерство, в инспекцию сообщили? Пока оттуда не прибудут люди, мы не сможем… — При этих словах Нурали несколько встрепенулся, словно стал ближе к реальности.

— Только что сообщили по рации. Из Алма-Аты вылетает самолет, к ночи будет здесь.

— Где установили гроб, дома?

— Нет, в красном уголке, — ответил пожилой мастер. — Там жена Казикена.

Нурали быстро шагнул вперед, за ним поспешили члены комиссии и несколько рабочих постарше. Он первым открыл дверь помещения и обмер… Черные занавески на окнах, черный креп гроба… В изголовье — жена Казикена Кунимжан. Черные волосы но завязаны, как обычно она носила, в тугой узел, а рассыпались и покрывают плечи, спину. Лицо, которое еще недавно оживляла солнечная улыбка, осунулось, посерело. Не шелохнувшись, застыв в одной позе, женщина смотрит на покойного. Нет, для нее он не обезображен и не обуглен. Он, ее Казикен, самый прекрасный, самый любимый на земле человек.

Нурали не мог собраться с силами, чтобы подойти ближе к Кунимжан, сказать ей нужные слова. В этот миг он совершенно забыл о своем горе. Оно отошло куда-то в сторону.

— Сестрица, — тихо заговорил он наконец, присаживаясь с правой стороны. — я любил Казеке, как брата. Что теперь поделаешь, крепись, сестренка, пожалей себя.

Молодая женщина подняла на него глаза, полные слез. Узнав Нурали, сказала тихо:

— Осталась я, ага[63], одна, а без него нет мне счастья на земле… — И не выдержала, зарыдала, — Почему, почему смерть не пожалела его? Он и пожить-то еще не успел…

Выло за полночь, когда Нурали добрался до постели, но заснуть не мог. Вот так все эти последние дни: стоит остаться одному, как тяжелые мысли наваливаются на него, а если и забудется в тревожном полусне, подступают кошмары, какие-то видения, связанные то с Орик, то с Пеилжаном, еще более худым и бледным. Сейчас, откуда ни возьмись, Казикен окликает его: «Ага!» — и заглядывает со своей юношеской непосредственностью в глаза. Потом все заслоняет горестный образ Кунимжан; она в глубоком трауре и смотрит с укором, словно обвиняет его, Нурали, в смерти любимого.

Нурали просыпается в холодном поту: «Может, в самом доле я повинен в смерти джигита? Не уехал бы в Кайракты, может, не было бы и несчастья… Да полно, — останавливает он себя. — Дело чистой случайности, как сказал старый мастер».

Сон больше не приходил.

Кунимжан тоже не сомкнула глаз. Ее так и не смогли увести от мужа. Приткнувшись на стуле, она пробыла возле него всю ночь, сознавая, что эти часы с ним — последние в жизни.

Наутро приехавшие с вечера представители министерства и инспекции стали обстоятельно расспрашивать свидетелей о подробностях смерти. Лишь после обеда вынесли заключение, что смерть произошла по вине пострадавшего, а к вечеру несколько рабочих с помощью взрывчатки и ломов вырыли могилу в камне утеса Кзыл-Тас. Сделано это было по решению руководства экспедиции.

— Когда здесь будет море, оно не смоет могилу Казикена. — сказал Нурали.

Довольна ли осталась Кунимжан таким решением? Или разум и сердце ее окаменели от горя? Она ни с кем не говорила и не плакала. И тогда, когда выносили гроб и поднимали его на утес… И когда накрывали поминальный стол… И когда друзья погибшего по очереди произносили теплые о нем слова… Будто угасшая на ветру свеча, Кунимжан сидела, уставив взгляд в одну точку.

Нурали обратился к ней:

— Дорогая наша сестра, мы искренне разделяем твое горе, не таи скорби в себе, открой нам свою душу, поделись, скажи хоть что-нибудь!

Кунимжан глубоко вздохнула, обвела окружающих горестным взглядом, будто только что очнулась от глубокого забытья или сна. Из ее глаз полились слезы. Во весь голос, не в силах сдержать рыданий, женщина заголосила: