Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы

– Можно закрывать дело за смертью обвиняемого, – преувеличенно бодро сказал участковый при виде коллеги.

– Можно закрывать… – согласился тот, сочувственно поглядывая на то, что когда-то было Голышевым. – Несчастный. Как бы то ни было, несчастный человек…

* * *

– Слышал, что случилось с мальчиком в Голицыне? Это же ужас, правда? – спросила Сергея Марина, встретив его на конюшне.

Головкин пристально посмотрел на девушку и кивнул.

– Ужасно, да. Теперь хоть лучше следить будут за детьми, – медленно произнес он.

– Не говори. Они ж такие: найдут дырку в заборе и сбегают. Куда бегут, спрашивается? Говорят, он за грибами пошел и в лесу маньяка встретил.

– Ночью?

– Что?

– Он ночью за грибами пошел?

– Не знаю, так говорят. За самогоном в деревню, наверное, отправился, куда же еще, – пожала плечами девушка. – Главное, жив остался. Мне пора, а то опять на штраф нарвусь.

– Жив? – Головкин не смог скрыть испуга в голосе. – Жив? Я слышал, что его задушили.

– Не до конца. Очнулся парень и пошел к себе в лагерь, голый и избитый, но живой. Его на полпути встретили.

Девушка попрощалась и побежала к зданию администрации. Сергей долго смотрел ей вслед. Она что-то знает? По нему ведь всегда все видно. Может, специально хотела предупредить, что он уже на прицеле милиции? Или просто слухи пересказывает? Почему именно эти слухи? Как вести себя с милицией? Что говорить?

Постепенно он начинал сходить с ума. Ему стало невыносимо общаться с коллегами. Казалось, все обо всем знают и намекают ему на это. Кто-то рассказывал, что милиция уже вычислила маньяка, но пока это тайна следствия. Кто-то в подробностях описывал, как истязали пионера.

История попала в местные газеты, так что слухи о ней стали множиться в геометрической прогрессии. Оказалось, мальчик был племянником или дальним родственником кого-то из сотрудников конезавода, и это многократно преумножило количество домыслов.

Головкин старался не выходить лишний раз из комнаты и даже взял пару отгулов, но в четырех стенах стало еще хуже. Раз за разом он прокручивал в памяти недавние разговоры с коллегами, их изучающие взгляды и намеки. «Высокий, темноволосый мужчина» – так описали в газетах нападавшего. Кто же еще, если не он? За ним обязательно придут.

Сергей курил одну сигарету за другой, превращая комнату в подобие газовой камеры. Казалось, он оцепенел, его лицо превратилось в лишенную эмоций маску. Иногда он думал, что, может, это и к лучшему, если за ним придут. Иногда начинал корить себя за то, что так и не решился зарезать пацана. Головкин помнил, что тот вроде бы хрипел, когда он снял его с дерева, но в следующую минуту начинал сомневаться. Чем дольше он думал, тем больше погружался в панику и тем сильнее ему требовались разрядка и новая жертва, но он не в силах был ничего предпринять. Старался лишний раз не шевелиться. Просто сидел на кровати и курил, уставившись в черный экран телевизора.

На следующий день Головкин написал заявление о переводе во Всесоюзный трест конных заводов и ипподромов. Работа хоть и более оплачиваемая, но скучная и монотонная. Перекладывание бумажек, написание отчетов о проверках, анализ заключений, подача прошений на дополнительную проверку анализа заявлений… Однако бессмысленная должность чиновника низшего звена предполагала работу в кабинете. Он больше не будет каждый день общаться с детьми, не будет видеть их, а значит, и желания их мучить не возникнет.

– Дядя Сережа, вы собрались уволиться? Как так-то? Вы ж обещали научить меня на лошади кататься в следующем году, – сокрушался Мишка, один из многочисленных ребят, которые вечно околачивались на конезаводе или где-то поблизости.

В школу верховой езды принимали не всех, но вот выпросить у кого-нибудь из персонала разрешение прокатиться верхом или погладить лошадь можно было всегда. Головкин стал периодически позволять мальчику покормить животных, а однажды даже показал, как проходит осеменение, правда, попросил никому об этом не говорить. Подросток серьезно отнесся к этой просьбе, держал рот на замке и стал считать дядю Сережу своим другом, с которым у него есть общая тайна. Через какое-то время он привел на конезавод приятеля, и на этот раз Сергей разрешил им увидеть спаривание лошадей. Они украдкой проникли в конюшню и стали наблюдать. Увиденное привело их в такой восторг, что отныне к Сергею то и дело прибегали мальчишки с конезавода. Дядя Сережа стал своим. Он не ругался, когда замечал у кого-то сигареты, иногда даже делился своими, разрешал подросткам лишний раз дать лошадям корм и несколько раз вручал ключи от каптерки, когда они хотели устроить пирушку.

– Почему вы увольняетесь? – расстроенно вопрошал Миша.

– Нашел место получше, поспокойнее, – улыбался Сергей. Он вдруг впервые осознал, что кому-то нужен, что кто-то действительно опечален его уходом. – Может, еще вернусь. Не переживай.

12 В молчании

1984 г., Москва, Детская клиническая больница № 9