Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы

Тринадцатилетний Андрей Нестеров постепенно шел на поправку. Переломы срастались, раны затягивались. Голос, правда, к нему так и не вернулся даже после операции, хотя никаких медицинских причин к молчанию больше не было. Подростку просто нечего было сказать. Человеческая психика устроена таким образом, что краткосрочное переживание не способно его сломить. С другой стороны, даже минутное происшествие можно прокручивать в голове сколь угодно долго. Память Андрея просто вычеркнула травмирующие воспоминания, упаковала их и сдала в «архив», поместив куда-то между первым вздохом и теплыми руками акушерки. Он помнил, как вылез в дыру в заборе, чтобы покурить, а потом что-то черное и страшное ворвалось в его жизнь. Нужно было обязательно идти вперед и не падать, а затем его повесили на дереве. Наверное, он все-таки упал.

Постгипоксическая энцефалопатия. Острое нарушение мозгового кровообращения по ишемическому типу. Множественные ссадины живота, шеи, бедер, голеней.

Диагноз А. Нестерова

Несколько месяцев Андрей провел в больнице под неусыпным надзором профессионального, очень пожилого и сильно пьющего психиатра, который постоянно устраивал ему какие-то тесты и обсуждал что-то с другими врачами. Однако бо́льшую часть работы в отношении Нестерова составляли скандалы с милицией и прокуратурой.

Чуть ли не каждый день в больницу приходил кто-нибудь из правоохранителей. Все намеревались побеседовать с пострадавшим. Кто-то рвался его допросить, кто-то хотел «просто поговорить», а кто-то – применить к подростку модную технику допроса с приемами релаксации, как при гипнозе (впоследствии в профессиональной литературе она получит название когнитивного интервью).

– Вы хотите закончить начатое и добить парня? – злился психиатр, когда видел на проходной кого-то из сотрудников органов.

– Мы хотим найти преступника, – с бесконечной тоской в голосе отвечал очередной оперативник.

Владимир Николаевич, психиатр с двадцатилетним стажем, всякий раз принимался объяснять, почему именно сейчас нельзя разговаривать с мальчиком. Андрей Нестеров уже через несколько дней после происшествия выглядел так, будто просто неудачно подрался со сверстниками. Разве что глубокий шрам через всю шею красноречивее любых слов свидетельствовал о том, что случилось нечто серьезное. Врачи старались обходиться с ним аккуратнее, поселили его в отдельную палату и лишний раз не трогали. В итоге подросток оказался заперт в комнатушке с белыми стенами, казенной мебелью и окном, открыть которое можно было только специальным ключом. Целыми днями он проводил в этой палате, иногда наведываясь в комнату для отдыха, где стоял большой цветной телевизор. Несколько раз кто-то к нему подходил, пытаясь побеседовать или предлагая сыграть в карты, но Андрей молчал, а в его глазах читался страх. Люди обычно чувствуют чужой испуг и презирают тех, кто их боится. Парня записали в число «странных дурачков» и больше к нему не подходили, а подросток старался реже покидать свою палату.

– Андрюш, зайди к Владимиру Николаевичу сегодня, – сказала ему медсестра. Подросток кивнул и с тоской посмотрел в окно. За стеклом виднелся черно-белый пейзаж: несколько деревьев и многочисленные однотипные больничные корпуса на фоне грязного неба. Даже трава на газонах казалась серой и пыльной.

В назначенный час Андрей пришел к кабинету психиатра и осторожно постучал.

– Проходи, садись, поговорим, – улыбнулся врач и отложил в сторону бумаги.

Подросток оттянул ворот футболки, демонстрируя алеющий шрам от удавки.

– Я знаю, почему ты не можешь говорить, но хочу понять, почему не стремишься этого делать, – начал разговор Владимир Николаевич, внимательно наблюдая за тем, как ведет себя пациент.

Андрей взял со стола ручку и начал вертеть ее в руках. По этому жесту было видно, что до больницы парнишка явно курил и имел привычку вертеть так сигарету. Многие юные пациенты бегали подымить на лестницу, никто их особо не останавливал. В конце концов, если подросток проявляет интерес к подобным занятиям, то он уже не безнадежен. Санитарки гоняли курильщиков, грозя им мокрой тряпкой, но врачи относились ко всему этому лояльно. Андрей ни разу за все время пребывания в стационаре не приблизился к курилке, но вот мышечная память сработала, и он сейчас задумчиво крутил ручку. Владимир Николаевич пододвинул к нему лист бумаги.

«Если я начну говорить, мне придется вспоминать», – написал мальчик крупным, размашистым почерком.

– Не придется, – сказал врач. – Обещаю, никто тебя не заставит вспоминать ничего, что ты не хочешь помнить.

«Тогда его не поймают», – написал Андрей.

– А ты подумай, кто тебе важнее, он или ты, – резко сказал психиатр.