Маньяк Гуревич

На первом этаже располагались и кабинет начальника, и конференц-зал для утренних совещаний, и «сумочная» с лекарствами. На втором этаже были комнаты для врачей по четыре, по пять коек: покемарить между вызовами – если повезёт и в ночь-полночь тебя не трясут как грушу. Для особо щепетильных имелся душ, но это баловство на случай – привести себя в порядок перед ужином с Лоллобриджидой. А так, умоляю вас: после дежурства дай бог домой доползти, рухнуть в родную койку и кануть в краткое небытие…

Был ещё подвал с теннисным столом, за которым играли не парами, а по кругу, ибо в любой момент можно услышать: «Сорок один-двадцать пять – на выезд!». Ты по привычке пригибаешься и – во двор к машине: дверь в подвале ниже человеческого роста, из неё мог вылетать, не нагибаясь, только доктор Рыков.

Итак, станция скорой и неотложной медицинской помощи. Тут неплохо пояснить, чем отличается неотложка от скорой.

Неотложка – это участковый врач на колёсах; это когда – гипертонический криз, температура, сердце давит-живот болит и прочая фигня. А вот когда топор в спине вырос – это дело другое. Тогда на вызов соседей, родных или мимо тут проходил выезжает скорая.

Работа интересная, познавательная: и соображалку развивает, и точность рефлексов оттачивает, муштрует все реакции медработников; а горизонты раздвигает – ошеломляюще. Во все стороны…

Ленинград, вообще-то, город тяжёлый и вязкий в плане э-э-э… эмоциональном. Люди мы странные и смурные, на свинцовом ходу… Резкий ветер с Невы, дождь или снегопад за шкирку – всё это общительности не способствует. Нос – в воротник, глаза – в щёлки, зонтик над головой соорудил, ну и дуй себе до метро или в подворотню. Ясно же: не до пьяных.

Так что, если на улице лежит мужик в грязи или в снегу – ему дадут отлежаться, беспокоить не станут. В Питере частная жизнь человека всегда более замкнута и оберегаема, чем, например, в Москве, – на уровне инстинктивном: экономия тепла в теле. Ну, лежит человек поперёк дорожки – не раздражайся! Переступи и иди себе дальше. Пьяных, которые мирно спят, никто не трогает.

Ребята со скорой своего клиента определяли мгновенно. Вот лежит он, прилично одетый человек: пальто, ботинки. Видно, что последнего не пропил. Значит, первым делом – пульс. Потом принимаемся шарить по карманам. В карманах много чего полезного обнаруживается: например, записка: «я – эпилептик, домашний адрес и телефон», или даже «паспорт диабетика», а то и просто: много конфет у мужика в кармане – ясно же зачем. Да: и запах. Когда от человека несёт не алкоголем, а ацетоном, тут без лишних расспросов приступай к спасательным мерам.

* * *

Юноша Гуревич попал на скорую с младых студенческих-обкусанных ногтей и все годы учёбы ездил фельдшером.

В фельдшерах куда спокойнее и здоровее: врач сидит впереди с водителем, он весь день на виду, он за всех виноват. А ты – позади, в карете, твоё дело маленькое: можно книжку почитать, вздремнуть, подзубрить учебник. Фельдшер вообще – птица вольная, морально раскрепощённая, он ни за что особо не отвечает. Таскай за доктором сумку, волоки по приказу из машины носилки или кислородный баллон, перекуривай с водителем.

На вызове можно и нахамить, типа ты молодой и борзый, и жизнь тебя ещё обломает. Если что, можно и в морду заехать кому-то из родственников усопшего – они ведь тоже разные попадаются. Прошлые школьные драки с учащимися-пролетариями развязали Гуревичу руки в самом буквальном смысле: у него отсутствовал нормальный психологический барьер, который на последнем рывке удерживает человека среднеинтеллигентного социального слоя. У Гуревича этот самый барьер деформировался ещё в средней школе. Гуревич на собственной шкуре знал, как легко схлопотать от кого угодно, как призрачна граница между телом и телом и как действенна плюха в минуты жизни роковые.

Меч Немезиды

Доктор Гольц не вынимал изо рта «Беломора». Он был первым, к кому приставили новобранца Гуревича, и доктор Гольц научил его всему, не профессии, а жизни: её потайным ходам и негласным правилам. Ибо работа на скорой помощи, вернее, жизнь на скорой помощи, это особый такой modus vivendi.

Например: как сделать, чтобы тебя не побила толпа?

Ничего смешного! Это не преувеличение.

Однажды, когда Гуревич уже и сам ездил врачом, поступил вызов с одной из строек – на прораба упала бетонная плита. Упала точнёхонько, будто примеривалась: из-под плиты лишь сапог виднелся.

С Гуревичем тогда ездил юный студент-фельдшер, хохмач и идиот. Всё время пытался шутить… как когда-то и сам Гуревич. И вот выехали они по вызову, и долго добирались, и поздно приехали – хотя опоздать уже было не к кому: сгрудились вокруг плиты работяги со страшными лицами, серыми от цемента, ну и этот сапог, значит, торчит. И фельдшер Гуревича, которому полагается, суке, молчать, бодренько так выпалил: «А что нам с этим сапогом? Если б ещё рука торчала, мы бы хоть давление померяли…».