Маньяк Гуревич

– Не довезём, – отрезал Гольц. – Сейчас, по этим дорогам, через эти сугробы? Откинет он у нас коньки в карете, пацан. Нет, будем промывать… Один шанс из десяти. Тащи шланг!

И стали они над мужиком трудиться. Бессознательного человека промывать трудно и опасно, ты можешь так его промыть, что он пред ангелами совсем прозрачным предстанет. Его ж держать надо вертикально, чтобы рвотой не захлебнулся. «Вот Гольц! – думал Гуревич, с трудом удерживая на себе приподнятое тело… – ну нельзя же так… нарушать элементарное… элементарные…»

Раз промыли, другой, третий. Вспотели оба, как шахтёры, поснимали с себя халаты-свитера, остались в майках… Гуревич даже думать боялся, что им прилетит, если мужик помрёт у них на руках, да в этих обстоятельствах. Но тот все не помирал.

После третьей очистительной процедуры открыл глаза, после пятой слегка порозовел… И минут через сорок пришёл в себя уже по-настоящему: что-то спросил, над чем-то слабым голосом пошутил. Потом попросил сигарету… Даже приподнялся, сел на кровати и закурил.

– Ребята… – проговорил заплетающимся языком, – ну, вы ж меня спасли, а? Из могилы вытащили, а? Нет слов. Классные вы мужики, ребята. Без вас я бы…

– Без нас ты бы сдох, – приветливо подсказал Гольц. У них с Гуревичем от напряжения и от работы тряслись руки и ноги, и только сейчас Гуревичу стало ясно, насколько рисковал отчаянный доктор Гольц.

– Точно! – воскликнул мужик. – Спасители вы мои! Жизнь подарили на блюдечке! Не знаю, чем отблагодарить вас, ребята… Пельменей хотите?

…Уходя, они просто из любопытства заглянули в холодильник этого человека. Тот, как на складе, весь был забит пельменями. Теми самыми: тридцать копеек пачка.

* * *

Ну и последнее – о мече Немезиды. Порой он приобретает странные очертания.

Эту семью знали на станции как родных. Во семейка была – каждый божий день вызывали бригаду, каждый божий день! Там супруга была с богатейшим приветом. Если муж что вякнет не по ней, или бельё вовремя не развесит, или ещё как её огорчит, она – шасть на подоконник и кричит на весь двор: «Не могу больше жить! Нет больше сил страдать! Щас прыгну, покончу с собой!». Голос пронзительный, и в нём – неизбывная мука. Этаж у них третий, но ленинградский третий, высота птичьего полёта. Муж вцеплялся в подол её платья или кофты, тянул супругу обратно в комнату, та визжала, лягалась, царапалась… А двор гулкий, и эхо отменное, трели этой порывистой дамочки тревожили мирное население окрестных домов. И кто-то из соседей непременно звонил в скорую. Та приезжала, суицидальной дуре вкалывали седуксен, мужика бинтовали. Короче, эта семейка всех задолбала…

Однажды вызов пришёлся на дежурство бригады Гольц – Гуревич. Те приехали, стали разбираться по ситуации. Они только из приёмного покоя: дядьку с тяжелейшим инфарктом еле довезли, с кислородом. А тут вот эти голубки, значит… разнообразят свою интимную супружескую жизнь. Нескучная всё же у нас работа!

Несчастный подкаблучник, до крови разодранный хищными когтями супруги, стоит и оправдывается, как двоечник перед директором школы: опять он жену расстроил, опять она вспрыгнула на подоконник (Гуревич всерьёз заподозрил, что эта Ассоль, гибкая, как кошка, имеет разряд по спортивной гимнастике), опять на весь двор вопила: «Не вынесу этой проклятой жизни! Щас прыгну я, прыгну, покончу с собой!» И он привычно повис на платье, как матрос на парусах.

– Видите, руки мои, – уныло бубнил, – ещё старые царапины не зажили…

– Ты напрасно так переживаешь, пацан, – заметил доктор Гольц, гоняя в губах «беломорину» и сочувственно осматривая шкуру, практически снятую с этого медведя. – Твоя супруга – классическая истеричка. Она просто манипулирует тобой. Никуда и никогда она не прыгнет. Можешь проверить: как в другой раз вскочит на мачту, примется выступать, ты ей так и скажи: «да прыгай на здоровье, любимая!» Увидишь: постоит и слезет, как побитая. Разом отучишь её от показательных выступлений.

…И что б вы думали? Не когда-нибудь, а на другое утро эта кошмарная баба вновь прицепилась к своему несчастному супругу: он газетку с картофельной шелухой, понимаете ли, вовремя не выкинул. Вспрыгнула на подоконник и за своё: «Не хочу больше жить! Нет сил терпеть страдания от этого человека! Покончу с собой, прыгну! Прыгну!!!»

А супруг ей, согласно прописанному доктором рецепту: мол, давай, Маня, прыгай. Установи рекорд.

И она прыгнула, и установила. И какой рекорд!

Между прочим, это накатанный сценарный ход, избитый кадр множества американских кинокомедий. Эпизод дорогостоящий, мобилизация всей съёмочной группы; ставится с каскадёром, снимается по возможности одним дублем, хотя редко так выходит. В общем, сложная постановочная работа.

А эта летучая падла сыграла трюк за один присест!