Маньяк между строк

– Я и не отрицаю. – Инна сделала обиженное лицо. – Да общаемся, мы даже видимся с ним, но редко. Когда я занялась бизнесом и поняла, что продвижение возможно через инстаграм, я зарядила Лешку рисовать мне слайды. Он все еще очень хорошо рисует. Покупала их у него. К этому времени он уже совсем перестал продавать свои картины. Рисовать рисовал, но не продавал. Говорил, что ему их жалко. Иногда приезжала его мать из деревни, отнимала силой и продавала пару-тройку картин, появлялись деньги, но небольшие. Чтобы нормально продавать, надо дружить с галереями, а лучше на иностранцев ориентироваться. Это не для Лешки, слишком много возни. Потом с деньгами наступил полный швах: маме уже под семьдесят, трудно стало приезжать. Вообще не знаю, на что жил, пенсия у него крохотная, официального стажа почти нет. Тут мы с ним как раз фриланс-бизнес и наладили. На компьютере. На эти подработки он и жил последние несколько лет. Завели ему электронный кошелек: вообще никуда ходить не надо, сиди только и рисуй. Иногда… Ну как иногда – раза три в год, ездила к нему сама, привозила одежду. Он ходит в магазины только за едой и то, когда уж совсем оголодает.

– Почему вы мне соврали, сказав, что он просто ваш художник? – спросил я.

– Потому что… – Инна задохнулась. – Я не думала, что это вообще важно. Такими бывшими не гордятся, а про то, что он маньяк, я вообще не знала. Я это только сегодня выяснила, неравнодушные сообщили, сами видите.

Инна молчала, кусая губы, и наконец задала вопрос, который, видимо, мучил ее с самого начала разговора:

– Неужели Алексей действительно писал письма от лица других людей и потом убивал тех, на кого жаловался?

– Следствие выясняет, – проговорила Виктория мрачно и вдруг поинтересовалась: – Инна, а почему номера вашего телефона не оказалось в телефоне Шляпника? Ни скайпа, ни телеграма? Как же вы общались?

Инна нахмурилась, на несколько секунд задумалась.

– Но это же очевидно…

– Мне не очевидно, увы.

– Если бы я дала ему свой новый телефон или скайп, он бы замучил меня звонками. Поэтому Алексей был подписан на меня в инстаграме. Так мы и общались. Если он становился слишком назойливым, то достаточно было пригрозить, что он отправится в вечный бан.

Вика делала какие-то пометки в своем телефоне, служившем ей записной книжкой.

– Понятно, понятно, – наконец проговорила она тихо, скорее для себя, чем для нас, и закончила разговор совершенно неожиданно: – Инна, сделайте, пожалуйста, скриншоты со всех страниц в интернете, где вы обнаружили вашу совместную со Шляпником фотографию.

– Да все уж, инста сдохла, – махнула рукой бизнес-леди. – И бизнес, и репутация – все коту под хвост. О Шляпнике уже все федеральные СМИ пишут. Опять имя менять, а лучше уж сразу рожу. И опять все с нуля, – с горечью закончила несчастная предпринимательница.

– Как раз наоборот, – заметила Виктория. – Для вашего бизнеса размещение этого фото со Шляпником, как ни странно, обещает хорошие новости. Если и не для восстановления репутации, то хотя бы для возмещения ущерба. Сделайте фотокопии и наймите хорошего адвоката, мы с племянником напишем примерный план искового заявления в ближайшее время, а сейчас, простите меня, нам надо немного поработать в том числе и над загадкой поведения вашего бывшего мужа.

– Мое помещение в больницу? Я думаю, что оно разумно, – рассказывал Шляпник своему лечащему врачу на видео, которое врач прислал Виктории. Выглядел Алексей как будто уставшим, немного отстраненным, но в целом говорил довольно связно. Он все еще мог бы называться привлекательным мужчиной, если бы не темный, отрешенный взгляд и круги под глазами, как будто ночи он проводил в тяжелом интеллектуальном труде. На видео он сидел перед врачом в кресле, роста был, скорее всего, чуть выше среднего, худощавый, но крепкий. Одет он был по-домашнему: в светло-серый спортивный костюм и сланцы.

Несмотря на обычный вид, смысл его речи указывал на период обострения болезни.