Маньяки

Я врезаюсь в решетку, в груди сразу же начинает болеть, когда я обнаруживаю Романа, растянувшегося в дальнем углу, прислонившегося к задней стене, его голова тяжело опущена.

— Роман? — Я зову, мои глаза сканируют его измученное тело.

Его голова медленно поднимается, и усилие выглядит болезненным, но он не останавливается, пока его обсидиановые глаза не встречаются с моими, сама тяжесть его взгляда опускает меня на колени.

— Я же говорил тебе… бежать, — выдыхает он, откидывая голову к бетонной стене и отказываясь отвести от меня взгляд.

Я качаю головой, поспешно вытирая глаза.

— Я не оставлю тебя, — говорю я ему, позволяя ему услышать решимость в моем голосе. — Я не оставлю вас здесь умирать. Где Леви?

— Посмотри на нас, императрица, — выдыхает он, не утруждая себя ответом на мой вопрос. — Мы все равно что покойники. Спасай себя.

Я качаю головой, скольжу взглядом по решеткам, пытаясь придумать способ, как вытащить их. Должен быть ключ… что-нибудь.

Развернувшись, я мчусь к последней камере в задней части, страх тяжелым грузом ложится у меня внутри, когда я направляю масляную лампу на решетку. Тело лежит на полу, и я втягиваю воздух, обнаруживая Леви, распростертого на бетоне, неподвижного… не… Нет.

— Леви? — Я хватаюсь за прутья. — Леви. О Боже, нет.

Он отрывает голову от бетона, глаза открываются крошечными щелочками.

— Шейн? — бормочет он, как будто не может поверить в то, что видит. — Это ты, малышка?

Облегчение проносится сквозь меня, как гребаная ракета, и я снова падаю на пол.

— Да, Леви, — выдыхаю я. — Это я. Я собираюсь вытащить тебя отсюда.

— Тебе надо было бежать, — говорит он мне и стонет, пытаясь подняться с пола, но это слишком сложно, и он довольствуется полуползанием, ставя одно колено перед другим, прежде чем рухнуть на пол. Он оказывается достаточно близко, чтобы протянуть руку через решетку и взять меня за руку.

Я крепко сжимаю его руку, цепляясь за него изо всех сил, поскольку воспоминание о том, как он умолял меня не смотреть, выворачивает меня изнутри.

— Тебе здесь небезопасно, — говорит он мне, его кожа такая же липкая и бледная, как у его братьев… только у Маркуса … черт.

Слезы текут по моему лицу, когда я смотрю в камеру прямо напротив камеры Леви и обнаруживаю Маркуса там, где я его оставила, бормочущего нежности о том, как прекрасно я выгляжу на небесах.

— Он умирает, да?

Леви кивает, и, похоже, ему требуется вся его энергия, чтобы поднять на меня взгляд, его темные глаза полны горя.

— Да, Шейн. Ему недолго осталось. У него инфекция. Но я рад, что ему удалось увидеть твое лицо в последний раз.

Я качаю головой.

— Нет, — требую я, вытаскивая свою руку из его слабеющей хватки и поднимаясь на ноги, отчаяние овладевает мной. Мой взгляд перемещается слева направо, от камеры Леви к камере Романа и обратно к камере Маркуса. — Я собираюсь вытащить вас отсюда. Мы не для того прошли через все это, чтобы вы, ребята, сдались сейчас. Я вам не позволю. Я собираюсь вытащить вас отсюда.

Леви грустно улыбается мне, и я смотрю на него в ответ, но в тот момент, когда на его лице отражается ужас, а глаза расширяются от страха, острое жало впивается мне в шею сбоку, и позади меня появляется тело.

— Так, так, так. Кажется, моя невеста вернулась ко мне.

— ИМПЕРАТРИЦА, — рычит Роман, его тело врезается в решетку с отчаянием, которого я никогда раньше у него не видела.

И вот так я бесформенной кучей падаю к ногам Джованни.

9

ЛЕВИ

— Не прикасайся к ней, блядь, — рычу я, ударяясь грудью о холодные металлические прутья, когда мои пальцы сжимаются вокруг них, хватая так чертовски крепко, что костяшки пальцев угрожают проткнуть кожу. Я тяну изо всех сил, как будто могу прорваться сквозь них, но, черт возьми, это бесполезно. Мы построили эти клетки так, чтобы они выдержали ядерную бомбу.

Шейн падает, масляная лампа с грохотом разбивается о пол, и короткие языки пламени растекаются по проходу между камерами, а мой отец смеется со злорадным удовольствием.

— Какой позор, — говорит он, его глаза блестят, когда он пинает ногой, врезаясь в ее ребра и наблюдая за отсутствием реакции.

— Клянусь гребаным Богом, — рычу я, снова дергая за решетку, отчаянно пытаясь добраться до нее. — Если ты, блядь, прикоснешься к ней, я разорву тебя на части своими гребаными зубами.

Мой отец усмехается, его больной взгляд медленно переходит ко мне.

— Посмотри, что с тобой стало, сынок. Ты превратился в животное. — Он смеется, присаживается на корточки и демонстративно убирает волосы Шейн с ее лица, проводит пальцами по ее щеке и нежной коже шеи. — Держу пари, моя новая невеста тоже будет животным. Тугой и чертовски скользкой. Мне будет чертовски приятно уничтожить ее. Я должен поблагодарить вас, мальчики, за то, что вы разогрели ее для меня, подготовили к тому, что должно произойти.

Желчь подступает к моему горлу, и паника разливается по венам. Она прямо передо мной, всего в двух коротких шагах, и я ни черта не могу с этим поделать. Она никогда в жизни не была так чертовски далеко.