Манифест Рыцаря (СИ)

Левр не мог прекратить пялиться на неё, даже стараясь. «Неужели это она, нарушившая рыцарские обеты присягнувших? — поражался юноша. — Она ли великая воительница, за которой поднимались в бой полумёртвые и даже мертвецы, если верить россказням простонародья?» Не слишком высокая, крепко сбитая, с пронзительными тёмными глазами и резкими чертами лица, под многодневной грязью плохо различимыми, мало чем выделялась бы среди толпы подобного рода оборванок, иногда встречавшихся на рынках Сорного Перекрестья. Разве что татуировками на скулах и щеках, уходящими под ворот платья-туники, засаленного и истёртого.

А коротко стриженные тёмные волосы на голове сразу давали понять, что это каторжанка, приговорённая за серьёзное преступление.

Мятежная воевода не пропустила его пристального разглядывания и ответно подмигнула. Левр потупился.

— Хорошо же награждают нынче самых отважных юношей. Кто ты, бедное дитя? — зазвучал её низкий голос с отчётливым неистребимым акцентом. — Эй, тебя сильно вчера стукнуло, что ли?

— С каких пор позволено пленникам прогуливаться, где им вздумается, конвоир? — послышался голос мастера Мархильта. Туригутту немедленно дёрнул за верёвку её стражник. Она послала Левру щербатую улыбку, когда её волокли прочь.

— Мы ненадолго расстаёмся, румяные щёчки!

— Ох надавать бы ей по рту, — скривился Мархильт, — но рука не поднимется: я тоже должен её командиру… ох и долги, когда ж я отдам их!

Он бросил взгляд на Левра и осёкся. Пнул какой-то камушек, покатал его под сапогом. Сумрачно вздохнул перед тем, как уйти.

— Бога ради, выбери себе новый герб, парень!

Левр мог поклясться, что Бог смеялся над ним в те дни. И начал ещё до турнира.

…Всего минуту назад он валялся на песке тренировочной площадки, боясь пошевелить головой и обнаружить, что парализован, а уже мгновение спустя был приставлен стражем к самому опасному из военных преступников, когда-либо осуждённых в Элдойре.

Или, по крайней мере, так говорили.

Туригутта Чернобурка едва ли казалась опасной. Если не считать опасности, исходящей от её острого языка. Она не умолкала дольше, чем на несколько минут. И начала, когда они ещё не покинули ворот Мелтагрота.

Ларат, посвежевший после отдыха, размеренно шагал в середине колонны. Он единственный разговорился с юношей и обратил внимание на него. Даже попытался разъяснить, каковы планы передвижения группы. Левру объяснения помогли мало. Он знал, что до Велды им предстоит двигаться почти сутки, учитывая тяжёлые обозы, но не предполагал направления дальнейшего пути. Карта, которую он зазубрил почти наизусть в библиотеке, расплывалась перед глазами.

Вся учёность и большие знания вдруг оказались маленькими, теряющимися в высокой сочной траве Лукавых Земель, пока потрёпанный караван двигался на восток, потом на север.

— Так-то, конечно, лучше б у Нэреина переправиться, — делился Ларат, — только там к северу ничего хорошего нет. Как говорится, срезать — не всегда хорошая идея.

— Кем говорится? — поинтересовался Левр. Конвоир вздохнул.

— Ты, парень, не к добру с нами пошёл. Вот чует мой костлявый зад, не к добру. Блажной ты какой-то.

— Да тут вся затея не к добру, — высказалась молчавшая с закрытыми глазами в своей клетушке Туригутта, — и твой костлявый зад — тот ещё прорицатель…

— Нет, ну ты посмотри на неё, — вполне миролюбиво заметил Ларат, поигрывая плёткой у пояса, — ведь скверна, как есть. Что б тебе не молчать, Чернобурка?

Пленная воевода приоткрыла один тёмный глаз и весело ответила на незнакомом Левру ильти. Очевидно, ответ содержал запредельное количество бранных слов, потому что Ларат наотмашь ударил плёткой по клетке с ответной руганью:

— …Рот твой грязный так и эдак и наоборот! Вот ведь бесстыжая!

— И пошутить нельзя, — миролюбиво отмахнулась Туригутта, играя плечами, как в танце, поглядывая искоса на Левра. — Эй, мальчик, ты-то чего такой смурной? Воды боишься? И правильно: в этих своих железках потопнешь на переправе.

Переправа появилась перед путниками лишь на следующий день. Левр, как ни старался, не мог ни спать в седле, ни даже дремать на привале. Напряжённый, он вслушивался в гогот конвоиров, в унылую тихую ругань заключённых — пятерых в клетках, исключая мирно дрыхнущую Туригутту, и двух десятков каторжан в кандалах. Ларат обмолвился, что не видит смысла размыкать цепь даже на ночь.

— У него побегов не было, — то ли с завистью, то ли с восхищением поделился один из охранников с Левром. — Все по дюжине каторжан в цепь ставят, а он — два десятка. И кто б ещё взялся Степную Нечисть везти!

Левр покосился на Туригутту. Суеверные стражи отчего-то боялись её больше всех остальных каторжан вместе взятых. Это было неразумно: даже самая умелая, самая пронырливая воительница не убежала бы далеко и не одолела бы три дюжины взрослых мужчин.