Манифест Рыцаря (СИ)

— Прошу вас. — Левр ощутил тошноту на корне языка. Он бы решил, что Туригутта желает отвратить его от обеда, чтобы всё мясо досталось ей, но миска так и осталась стоять нетронутой посередине между ними. Воительница продолжала:

— В любом случае, нас не сожрали. Ты не выглядишь удивлённым. Ты слышал о подобном?

— На севере от вольных городов есть территории, на которых это происходило, — признал Левр справедливость базарных сплетен. — Небольшие долины, принадлежащие одной-двум семьям или кланам. Их почти не осталось. У нас говорят…

— …что это горцы виноваты, да? Так везде говорят, я тебя утешу. Что ж, значит, нам особенно повезло. Так что, ты скажешь мне, куда мы теперь направляемся?

Он тщательно взвешивал вероятный ответ на этот её вопрос ещё с Мостов. Но уже не удивлялся тому, что Туригутта выжидала прежде, чем спросить.

— К трону. Я хочу просить Правителя рассудить…

— А. Мудрый Правитель.

Холодная мягкость её голоса провоцировала развить дискуссию, но Левр принял твёрдое решение. И, тем не менее, он сознательно поддался:

— Если нас не послушают в Мелтагроте, в вольных городах у реки делать нечего, в горы мы попросту не доберёмся…

— «Мы, нас, наше». Мальчик, ты можешь получить своё звание за разоблачение бедолаги Тьори. Меня всё равно казнят за мои преступления. Будь то в Элдойре или на окраинах.

Он замер. Мысль о том, что в любом случае воевода будет казнена или сослана на любую другую каторгу, казалась нелепой; после всего, что они пережили вместе, Левр почти привык считать Туригутту Чернобурку кем-то вроде Наставника, разве что с особо дурным характером.

Заметив его колебания, она жестоко улыбнулась.

— Лучше тебе было отпустить меня, когда я предлагала, до того, как половина Загорья видела тебя сигающим за мной в Варну.

— Вы могли бы просить оправдания и пересмотра судебного решения.

— Мотылёк, на дворе не грёбаный век Пророчества, чудес не случается. Мертвецы в Лучне не восстанут из могил и не простят меня за набеги. За это оправдания не бывает.

— За вас мог бы просить полководец. — Левр ненавидел себя за жалкое выражение в голосе. В ответ из темноты донеслось невесёлое фырканье:

— Он и просил.

— Я мог бы просить…

— Мог бы! — Её голос стал похож на карканье. — По какому праву? Ты, если бы даже захотел, не служил бы в моих сотнях.

— Почему?

Она колебалась. Он мог это видеть. Наконец протянула к нему руки, разжимая правую. Левр старался не глазеть на её увечье, но теперь она требовала его взгляда. Он молча уставился на недостающие пальцы, сжимая невольно руки под столом. Широкие грубые шрамы отмечали ту часть, которую тронул огонь.

— Эту историю я не хочу рассказывать, — произнесла Чернобурка: глаза её метали опасное пламя, — ты был маленьким мальчиком, ты не мог нести ответственность за то, что произошло во Флейе… да и не было тебя там.

— Эти раны из Флейи?

— Оттуда.

— Должно быть, долго было больно, — выдавил Левр из себя.

Она продолжала, горько отворачиваясь:

— Больно! Что ты знаешь? Садился задницей на горячую плиту на печи когда-нибудь? Падал в костёр? Хватался за раскалённую кружку или котелок? Представь, что вокруг дым и сверху падает огонь, и снизу огонь, и там, где есть воздух, огня больше всего, а твои друзья, твоя семья — всё горит вокруг. И когда тебя вытащат, это не закончится. Это будет длиться.

Странным образом от того, что она звучала тише, слова обретали пугающую глубину. Обычно каркающие, хриплые интонации голоса смягчились, но полностью стёрлось циничное, весёлое и беззаботное выражение лица. Левр, старательно избегающий смотреть на её шрамы и увечную руку, не знал, куда ещё смотреть.

— Так как? — почти прошептала воевода. — Как думаешь, больно ли гореть?

— Кто это сделал? — Он знал ответ, но хотел его услышать.

— Твой отец. Не бери в голову: мы все убиваем друг друга время от времени. Мой капитан твоих братьев повесил вместе с отцом. Но теперь между нами кровь, и ты никогда не мог бы служить под началом у Ниротиля Лиоттиэля: сам знаешь, это запрещено.

Мертвенная тишина между ними долго не продержалась.

— Я всё равно буду за вас просить, — произнёс Левр; Туригутта фыркнула, не поднимая на него глаз:

— Твоё дело; когда будешь болтаться рядом со мной в петле, пой «Славься, белое воинство нашего города», сохрани верность принципам.

Снова она замолчала, и Левр не посмел спорить с ней.

Вечером, когда Туригутта отключилась на лавке в конце коридора — дешёвые комнаты, разумеется, были переполнены, — Левр молча пил омерзительно кислое горское вино внизу. Шипучее, оно оставляло странный привкус на языке, щекотало глотку и, что хуже, при ясном рассудке напрочь отключало навыки ходьбы.

Ну и пусть. Рыцарь клялся спасать невинных, защищать слабых и прочее, прочее, но где написано, что он должен оставаться трезвым при этом?

«К тому же, — рассудил Левр уныло, — я не настоящий рыцарь. Даже не близко». Он сглотнул: тошнота подкралась незаметно, без предупреждения, его даже не мутило. Просто тошнота.