Манифик

«Престарелую» мертвую проститутку было по-человечески жалко, но Дрозд понимала, что включать человечность в расследование значит обрекать себя на бесполезность. Любая человечность в таких делах означала утрату объективности, потому Фемида всегда с завязанными глазами. Ей бы еще алчность обмотать эластичным бинтом, и тогда справедливость бы восторжествовала, но месторасположение такого переживания в организме богини правосудия пока никто не выявил, потому приходилось жить в неидеальных условиях.

Виталина посмотрела на собрание дел на своем столе и мысленно попрощалась с ними до завтра. Сегодня вечером она решила разбавить все больше кроваво-красную краску будней походом на выставку русских авангардистов. В том, чтобы вот так вот, в одночасье, сменить век высоких технологий на футуризм живописи двадцатых годов прошлого столетия, была своя идея. Иногда, когда Дрозд уходила в работу с головой, чтобы убежать от реальной жизни, она ловила себя на том, что внутри ее восприятия начинали перепутываться между собой трупы, улики, свидетели и орудия преступлений из разных дел. В такие моменты она понимала, что ситуация швах, снимала очки, надевала линзы и тоже уходила от жизни, но в социально приемлемое русло. На этот раз ее целью была выставка.

Не то чтобы она ни разу не прохаживалась по музеям мимо Малевича или Кандинского, Гончаровой или Лисицкого, просто после полудня на работе открыла сайт-кассу в интернете и ткнула в первое, что попалось, почти с закрытыми глазами. Она не любила отступать от выбора, поэтому билет купила незамедлительно, несмотря на субъективную унылость мероприятия. В конце концов, значение имели не авангардисты, а то самое социально приемлемое русло.

Расхаживая по залам, она долго вглядывалась в присутствующих. Вспомнила о формуле коэффициента преступной активности, из нее получалось, что в среднем (в какой-то год больше, в какой-то – немногим меньше) на сто человек приходится один преступник. В каждом зале экспозиции, навскидку, было человек по сто пятьдесят – двести. То есть среди всех присутствующих в каждом зале вполне мог оказаться вор, взяточник, грабитель и даже маньяк. Интересно, как он себя чувствует здесь? Зачем он пришел? Может быть, он вообще искусствовед-профессионал, а маньячество у него отдушина для того, чтобы не сгореть на работе?

Следователь остановилась возле того самого квадрата Малевича. Почему? Да потому, что попросту ничего больше не угадала бы, если бы не подошла к небольшой рамке, которая обычно прикреплена на стене, ниже каждого полотна, и не прочитала бы там написанную мелким шрифтом фамилию автора, год и название. Электронный гид из ее наушника резал слух астматичным тенором старого профессора, повествуя о значимости авангардного искусства в зарождающейся новой эпохе, о том, что русские авангардисты подарили авангард миру и руководствовались они не только чувством прекрасного, но и… Далее профессор сделал паузу, видимо понимая, что текст, который он начитывает, уводит в сторону от искусства в мир звонкого барыша, потому тут же ловко выкрутился и завел речь об интуиции как о светлом даре людей новой эпохи, уставших от классики пространства извне и черпавших бесконечность и непредсказуемость пространства внутри себя.

Дрозд услышала позади первый, солирующий, низкий женский голос и вторящий ей робким поддакиванием бэквокала – второй. Она нажала на кнопку отключения наушника, которую держала в руке, и прислушалась к диалогу.

– Знаешь, я думаю, это такая муть, – говорил первый голос, – вот эти все пафосные «боже мой» и «какая глубина». Вот этот вот товарищЪ, с большой буквой «ять» на конце, к примеру, – продолжал голос, видимо имея в виду автора «Черного квадрата», – он дважды подавал прошение о приеме в Московское училище живописи, дважды принят не был. Почему? Да потому, что нечего там было принимать. Искусствоведы пишут, что работы не сохранились. Видимо, были сожжены на костре самим автором. Как Сандра Буллок скупила и спалила все порно, в котором снималась, так и этот развел кострище у себя на огороде, только ему, наверное, и скупать-то ничего не пришлось, достал из сарая.

– Да-да, я читала, – вторила ей собеседница – от него и жена первая ушла с детишками, потому что тот у нее на шее сидел, кутил с собутыльниками и картинки рисовал для торговых лавок.

– Ну конечно, – вступила вновь первая. – Ну вспомни, что они там вытворяли, эти все футуристы-авангардисты. Кто они были? Бездельничающая молодежь, которая эпатировала публику своими причудами, выходками и мазней. А хотели, как все, поменьше работать и побольше бабла. Некоторым, видишь, повезло: плеснули краской спьяна, и поперло, – со вдохом то ли сожаления, то ли зависти продолжал голос. – Деньги, слава, бабы.

Ее спутница на этот раз присоединилась к диалогу легким поперхиванием.