Маникюр для покойника

Пересаживаясь в троллейбус, я немножко поостыла. Взламывать дверь – трудная задача, одной не справиться. Катю небось приковали цепью к батарее, и в прихожую ей не выйти… Надо достать отмычки! Но где их берут? Ведь не в магазине же спрашивают…

Ноги быстро добежали до нужного дома, и, отыскав квартиру, я принялась жать на звонок. Резко щелкнул замок, и на пороге появилась бабуся, одетая самым невероятным образом. Худенькое, даже щуплое тельце обтягивал ярко-желтый сарафан с голубыми полосками. С морщинистых щиколоток спадали беленькие хлопчатобумажные носочки, а аккуратные, совсем детские ступни были засунуты в сабо.

– Яночка, – всплеснула бабуся руками, – а я уже на улицу собралась, за хлебушком. Давай вместе прогуляемся, только голову от солнца прикрою, а то напечет.

И она схватила тоненькой, как веточка, рукой широкополую соломенную шляпу с розовой лентой на полях.

Я почувствовала себя действующим лицом в пьесе абсурда. На улицу в сарафане в середине ноября?

– Боюсь, вы замерзнете, лучше потеплей одеться.

– Что ты, милая, там жара, – настаивала старушка, – июнь в разгаре.

– Нет, ноябрь, – безнадежно пробормотала я, стаскивая куртку.

Теперь понятно, почему Яна отправила меня сюда. Никакого Славы тут нет, на Нечаевском проживает больная маразмом бабушка, скорей всего, мать Михайловой, вот она и волнуется, как там безумная.

Старушонка тем временем прошлепала на кухню. Я за ней.

– Хочешь чаю, Яночка?

Я медленно кивнула.

Бабуся подошла к плите и попыталась повернуть ручку. Но не тут-то было, их не оказалось на месте. Из белой эмали торчали лишь железные палочки, такие не повернешь голой рукой. Кто-то явно постарался, чтобы бабусёк не включила газ. Впрочем, на кухне были приняты и другие меры предосторожности. Окно, несмотря на седьмой этаж, забрано решеткой, спичек нигде не видно, да и посуды тоже. На столе сиротливо стоит эмалированная кружка, на холодильнике поблескивает аккуратный замочек…

Господи, как же ее оставить одну!

Не успела я ничего придумать, как из прихожей донеслось:

– Анна Федоровна, я принесла батончик.

– Яночка пришла, – оповестила старуха.

– Ну и слава богу, – раздалось в ответ, и в комнату вошла женщина лет сорока с пакетом.

Увидев меня, она вздернула брови:

– Кто вы?

– Знакомая Михайловой, а вот бабушка меня за Яну приняла, только я не стала ее разубеждать.

– И правильно, – одобрила женщина, вынимая батон, – все равно не поймет.

Она выдвинула ящик, достала черненькие ручки и ловко надела на штырьки. Плита вновь приобрела нормальный вид.

– С Яной случилась неприятность…

– Господи, что стряслось?

По мере того как женщина узнавала правду, ее лицо вытягивалось.

– Ужас, – повторяла она, – ужас.

Минут пять понадобилось ей, чтобы прийти в себя.

– Я так и думала, что какая-то беда приключилась, – всплеснула она руками под конец: – Яночка такая аккуратная, ни разу деньги не задерживала, а тут не приехала. Хорошо, вас прислала, а то прямо не знаю, что и думать. Кстати, меня Таня зовут.

– Евлампия, – представилась я и спросила: – Вы сиделка?

– Да, разве можно Анну Федоровну одну оставить? Только в булочную на первый этаж спустилась, а она уже вас впустила. Ведь так могут и бандиты заявиться…

– Что с ней?

– Болезнь Альцгеймера, – грустно вздохнула Таня, – страшная вещь, постепенное отмирание личности при отличном физическом состоянии. Вот, глядите.

Анна Федоровна, блаженно щурясь, мешала чай вилкой. Я удрученно молчала. А что тут скажешь? На всякий случай все же поинтересовалась:

– Скажите, здесь не живет Слава?

– Нет, – покачала головой Танечка, – только мы вдвоем.

– Может, вы кого знаете из знакомых Анны Федоровны и Яны с таким именем?

Сиделка опять покачала головой:

– Гости сюда не ходят, я только с Яной и знакома, до меня другая медсестра жила… С таким же редким именем, как и у вас, – Акулина! Знаете, всю жизнь мечтала иметь оригинальное имя, родители-то обозвали Таней. Кто позовет на улице – сразу десять баб оборачиваются…

Я усмехнулась про себя. Радуйся, дурочка, небось никто не дразнил в детстве Фросей Бурлаковой, а эту несчастную медсестру скорей всего в школе звали Акула.

Нет, ни о каком Славе она не слыхивала.

Ощущая горькое разочарование, я принялась пить чай. Что ж, буду утешаться тем, что совершила христианский поступок и предупредила Таню о болезни Яны.

Школа № 2796 стояла в переулочке, между двумя огромными домами сталинской постройки. Внутри просторного здания с воплем носились дети, впрочем, едва заслышав звонок, они моментально разбежались по классам.

Стараясь не испачкать чисто вымытый линолеум, я побродила по коридорам, нашла дверь с табличкой «Директор» и постучала.

– Войдите, – донеслось изнутри.