Манхэттен-Бич

Неделю спустя в понедельник и вторник, пока Анна была на работе, Сильвио на руках носил Лидию вниз, а мать возила ее в тяжелом инвалидном кресле в Проспект-парк и обратно. Путешествие длилось несколько часов, причем на холодном порывистом ветру, сообщила мать. Ночью Лидия непрерывно бормотала про птиц, поцелуи, Анну и маму.

– Она то и дело поминает море, – заметила мать. – Интересно, что она имеет в виду.

Анна и Лидия улыбнулись друг другу.

В среду, вернувшись с работы, Анна увидела в гостиной мать, тетю Брианн и мужчину по имени Уолтер Липп, которого Брианн представила как “старинного друга”. Все трое пили виски с содовой и льдом.

Землистое лицо Уолтера и его тоненькие усики напомнили Анне Луи, приятеля Нелл: Анна познакомилась с ним в клубе “Лунный свет”. Выяснилось, что Уолтер Липп возил Агнес, Брианн и Лидию в своем “форде-седан” на популярное место для пикников – под мостом Джорджа Вашингтона. Закутанная в несколько пальто, Лидия все время сидела в своем кресле и смотрела на сновавшие по воде лодки и суда. Она смеялась, что-то лепетала и почти целиком съела купленный в киоске батат. Уолтер Липп сосредоточенно слушал мать Анны и время от времени кивал головой, как бы подтверждая, что ее рассказ совпадает с его собственным впечатлением. Ему явно не хватало радостного настроя, свойственного большинству “старых приятелей” Брианн, он даже виски не допил.

– Скатертью дорога, и так засиделся, – театральным шепотом напутствовала “старого друга” Брианн, когда на лестнице стихли его шаги.

– А мне он понравился, – проронила мать Анны. – И шутит смешно, но не пошло.

– Это все равно, что сказать: какая жутко интересная девушка.

– Зачем же ты его пригласила? – спросила Анна.

– Мужчины, с которыми приятнее всего проводить время, отвратительно водят машину. А сейчас, пока идет война, новых шин не достать, – объяснила тетка. – И они латают старые.

Это означало, что на Уолтера можно положиться: если в салоне находится Лидия, он аварии не допустит.

Лидия сидела в кресле оживленная, румяная. Второй выезд к морю несомненно пошел ей на пользу. Вчетвером они засиделись до поздней ночи; из раскрытых окон струился декабрьский холод; затемненный, будто тлеющий во мгле Нью-Йорк крадучись вползал в гостиную под затейливую вязь кларнета Бенни Гудмана. Лидии не хватает новых острых ощущений, это очевидно; теперь главное – поддержать ее интерес к миру. Брианн уже мысленно прикидывала, кто из знакомых храпунов тоже сгодится на роль шофера, но не забыть бы принять противозачаточные таблетки. Если все пойдет, как сейчас, размышляли они вслух, какие возможны перемены? Что, если Лидия научится ходить и говорить? Вдруг она выйдет замуж и родит детей? Анна не сводила глаз с тетки; неужели Брианн и впрямь во все это верит, думала она и удивлялась самой себе: чему же тут дивиться? Ответ пришел не сразу. Они-то с матерью мастерицы придумывать и воображать разное, причем в мельчайших подробностях, а Брианн говорит ровно столько, сколько нужно, чтобы подхлестнуть обеих. Тетка стала для них чем-то вроде майского дерева. Она твердо верит, что главное в жизни – веселье, вот они и веселятся.

На следующее утро настроение у Лидии несколько понизилось, и Анна с матерью решили, что они сами виноваты: засиделись с ней допоздна. Больше такого не повторится! Но вечером, вернувшись с работы, Анна нашла Лидию еще более безучастной; они с трудом уговорили ее поесть. Лидия не кашляла, не дрожала в лихорадке и не чихала. И температура была нормальная. Она просто лежала без движения и, казалось, была где-то далеко-далеко.

– Мне страшно, – шепнула мать. – Что-то с ней неладно.

– Может, вывезешь ее завтра погулять?

– Боюсь, мы ей только навредили этими прогулками.

– Никакого вреда не вижу, мама.

Но тревога уже закралась в ее душу.

Наутро они с трудом добудились Лидии. Уже в цеху Анна настолько разволновалась, что даже думать о том, чтобы идти куда-то обедать, было тошно, и колкие подначки замужних женщин ей не претили так, как перспектива жевать что-то одной среди длинных декабрьских теней. После работы она прямиком поехала домой, по дороге лихорадочно бормотала молитвы в надежде, что с порога увидит улыбающуюся мать, а Лидия будет опять сидеть в своем кресле и тоже встретит ее улыбкой. Но когда осталось одолеть последний лестничный пролет, дверь их квартиры распахнулась, на площадку выбежала мать и склонилась к перилам.

– Ей хуже, – выдавила она. – Ума не приложу, что делать!

У Анны сжалось сердце. Тем не менее, войдя в квартиру, она ровным голосом сказала:

– Надо вызвать доктора Дирвуда.

– Он в Бруклин по вызовам не ездит! – не своим голосом крикнула мать.

Дрожа всем телом, Анна вошла в их с Лидией спальню. Мать в нерешительности постояла на пороге и скрылась. До Анны донеслись рыдания. Она легла рядом с Лидией; сколько лет она ложилась с ней рядом, тысячи раз, с самого малолетства.

– Лидди, – прошептала она, – давай-ка просыпайся.