Манхэттенский проект. Теория города

Хотя Джейн Джекобс ни в одной из своих книг не говорит об овеществлении, она обрушивает сокрушительную критику на то, что называет «теорией вещей»[117]. Это широко распространенная (хотя часто явно не выражаемая) уверенность градостроителей и планировщиков, что для решения городских проблем и для процветания города нужна та или иная физическая структура: электростанция, фабрика, жилой комплекс, шоссе, мост, аэропорт, театр, школа и тому подобное. Но города, как показывает Джекобс, не являются скоплениями независимых вещей. Развитие города представляет собой сложный и взаимозависимый органический процесс, а не результаты добавления объектов, которые можно искусственно изготовить и механистически разместить в городском ландшафте. Так же и Беньямин, когда он говорит о Нью-Йорке, имеет в виду гораздо больше, чем его физическое строение. Вместо того чтобы овеществлять или вещефицировать предмет изучения как простой объект в пространстве, он подходит к нему как к непрерывному проекту, как к сложному полю взаимосвязанных сил.

«Всякое овеществление, – пишет Адорно в письме к Беньямину в 1940 году, – есть забвение»[118]. Беньямин хорошо знаком с этой любопытной логической ошибкой, которую допускают, когда ослабевает внимание к жизни города. Хорошим примером служит граффити. Когда забывают о порождающей его социальной ситуации и стоящем за ним человеческом состоянии, его начинают овеществлять и относиться к нему как к таковому, как к некоему материальному явлению, оторванному от того образа жизни, который его породил. Таким образом, граффити обычно воспринимается как нечто неприятное (вроде плохой погоды или тараканов), последствия чего следует каким-то образом минимизировать. Но овеществление – это только первая ошибка.

Вторая ошибка совершается, когда люди начинают фетишизировать граффити, приписывать ему особые ценности или даже некую ауру, которая окружает канонические произведения искусства. На стадии фетишизации эмоциональная реакция может быть позитивной; желание избавиться от граффити может трансформироваться в желание владеть им. Стадия фетишизации, однако, не является антитезой стадии овеществления, а скорее ее усилением: теперь мы вдвое дальше от сути, от формы жизни того, кто создает граффити (и который, как личность, тоже может быть овеществлен, а затем фетишизирован, что является одним из способов объяснения произошедшего с Жан-Мишелем Баския).

Это приводит к третьей ошибке, когда жизнь, вначале превратившаяся в вещь, затем в ауру вещи, а далее – в чистое зрелище, простой симулякр или фантасмагорию. Как только это произойдет, граффити может стать украшением нового супермаркета, фоном для модной фотосессии или долгожданной наружной отделкой для джентрифицированного квартала, делая его архитектуру более аутентичной или смелой.

Скользкий уклон, ведущий от овеществления через фетишизацию к зрелищу, – это процесс, который, как Беньямин понял, постепенно привел к тому, что в документах, которые он изучал в архивах Публичной библиотеки, подобное превратилось в общий подход и трактовку Нью-Йорка в целом. Его Манхэттенский проект – это попытка противостоять этому соскальзыванию и исправить искаженную перспективу. Когда он впервые заметил этот неприятный процесс во время работы над проектом Пассажи, предложенное им лекарство состояло в том, чтобы раз-вещефицировать Париж путем скрупулезного оживления его, казалось бы, умерших структур. Для пишущего человека, такого как Беньямин, «самая острая реальность ‹…› не зрелища, а исследования»[119]. Отсюда его активный интерес к пассажам, панорамам, катакомбам, зеркалам, фонарям, конструкциям из стекла и железа, товарам, предметам одежды, уличной рекламе и так далее.

Эта ранняя попытка обратить вспять овеществление Парижа стала одной из главных целей его самокритики, когда он переехал в Нью-Йорк. Ему стало трудно вообразить, как плотно написанная рукопись, наполненная высокими теоретическими формулировками, может служить проверкой реальности для города, превращающегося в собственную фантасмагорию. Он пришел к печальному осознанию того, что его работа о Париже только усилила очарование его читателя физическим городом и помогла еще больше фетишизировать его. Еще неизвестно, сможет ли Манхэттенский проект противостоять тенденции сегодняшнего Нью-Йорка превращаться в незамысловатую копию самого себя.