Разливы Сыра в восточной части острова образовали множество больших и малых озер, топей, которые поросли сплошной массой камыша — единственной крупной растительностью тамошней местности. Камыши эти были битком набиты дикими свиньями, около которых держались и тигры; воды острова, равно как и по всему устью Сыра, были заняты в буквальном смысле слова мириадами водяной птицы. Гуси, лебеди, пеликаны, различные породы уток положительно покрывали воды, и шумный крик их не умолкал ни днем, ни ночью. Красные фламинго встречались здесь только на перелете; но красавец фазан был коренным жителем. По всей плоской возвышенности острова кочевали киргизы-игинчи (хлебопашцы), главным образом возделывавшие ячмень и просо. Ежегодные урожаи здесь сравнительно с урожаями внутри России баснословны. Ячмень и пшеница дают сам-тридцать и сам-сорок, просо — сам-двести и сам-три-ста, а случается иногда и сам-пятьсот. Все посевы поливаются искусственно, посредством устроенных канав, почему неурожаи здесь неизвестны. Рыба во всех водах кишмя кишит: осетры, сазаны и лещи в реке и море, караси, лини и щуки в озерах. Климат здесь здоровый. В течение двух лет моего здесь комендантства не заболел ни один человек, чему, конечно, много способствовала обильная и вкусная пища из говяжьего и свиного мяса и рыбы; свежая осетровая икра за солдатским обедом была таким же обыкновенным явлением, как черный хлеб с мякиной у крестьян в некоторых великорусских губерниях.
В 1851 году, осенью, я был назначен начальником этого форта. В первые дни мне показалось здесь скучно до тоски. Книги и журналы приходили сюда очень поздно; не было никаких служебных занятий, ни одного офицера, вообще образованного человека, с кем бы можно было поговорить, не говоря уже о женщинах. Аральское море зимою не мерзнет, форт выстроен шагах в тридцати от берега, и неумолкаемый прибой морских волн наводил страшную тоску. Единственным развлечением в нашей монотонной жизни была охота за зверями и птицами.
Дождавшись прочных заморозков и снега, я стал формировать партию охотников. В Кос-Аральском форте мне пришлось, однако, иметь дело с людьми иного закала; охотниками оказались только солдаты четвертого батальона, то есть народ пеший, следовательно, охота теряла половину своего интереса. Я стал посылать на разведки и вообще наводить справки о звере. Оказалось, что киргизам отбоя нет от свиней; они подходят к аулам, вырывают ячмень и просо из ям, в которых киргизы сохраняют весь летний сбор, ходят вместе с киргизским скотом в табунах коров и баранов и самих киргизов решительно не боятся.
Тигры к аулам не подходят, скот киргизский не трогают, что было весьма естественно: легко добывая себе свиней, тигры не нуждались в более трудно добываемой добычи.
Темные, беспредельные камыши, терявшиеся на гори зонте, не допускали облавной охоты; в таких камыша можно бить свиней, только подкарауливая их. Но такого рода охота казалась моим сотоварищам слишком скучной: тут не было возможности выказать им свою удаль Я стал выжидать такого случая, который и не замедлил представиться.
В один счастливый день я получил известие, что вблизи форта на льду замерзшего залива, по которому летом росла куга и осока кучками — кулигами, были замечены следы одиночного тигра и другого, с детенышем! Меня так и подмывало ехать на охоту, но не было ни одного охотника, на которого бы можно было положиться. Говорили мне, что в гарнизоне есть солдат Григорьев, смелый и ловкий охотник, но я что-то плохо этому верил, а потому ради более вящего успеха охоты послал тройку лошадей в Раим за Мантыком. Это было в два часа пополудни, а к десяти часам утра следующего дня тройка вернулась назад с Мантыком, сделав сто сорок верст не кормя.
Так как Мантык, спеша ко мне, не спал более суток, то я дал ему добрый стакан водки, сытную закуску, и он завалился спать. Тем временем я собрал охотников, которых явилось восемь человек, снабдил их всем, в чем они нуждались, и выдал свинец на жеребья. Они не годятся для дальней стрельбы, но на близком расстоянии летят верно и производят весьма разрушительное действие.