Мантык-истребитель тигров

Мы попробовали прогнать тигра и пустились было к нему вскачь, но лошади уперлись, не желая повиноваться, а при ударе нагайки бросались в стороны и опрокидывались назад, так что трудно было удержаться в седле. Заметив нас, тигр отошел от лошади сажен на десять и лег в куге, приподнимая по временам голову. Стрелять с лошадей было немыслимо; затеять бой пешими мы не осмелились, так как не имели холодного оружия и поэтому не считали себя достаточно сильными; тигр занимал очень выгодную позицию для обороны и наступления, притом был голоден, следовательно всего опаснее. А самое главное — настолько стемнело, что было невозможно ручаться за верность выстрела. Нам оставалось только ехать в форт. Что тигр не бросит своей добычи, пока всю не съест, в этом не было ни малейшего сомнения, так же как и то, что мы найдем его завтра невдалеке. Обменявшись с Мантыком такими мыслями, мы тронулись в обратный путь. Первым приказанием по приезде было — не давать моему боевому коню в ночь сена, а ограничить дачу корма тремя гарнцами овса. Жирная лошадь с пустым желудком всегда быстрее и выносливее.

Отобранные мною семь человек охотников были совсем наготове. Условились с восходом солнца быть уже на конях. Обыденная казарменная жизнь мгновенно изменилась; приготовления к охоте отразились на всем гарнизоне, рассказы о тигре с лошадью слышались с разными вариантами во всех углах. В надежде, что вместо определенных семи охотников я могу взять и больше, стали приготовляться и некоторые другие. Движение в казармах сделалось почти общим. Осмотрев необходимое вооружение, я лег спать, но долго проворочался в постели, пока заснул. Едва забелел восток, как меня разбудил Мантык.

— Вам к чаю готовы пельмени и котлеты, — проговорил он скороговоркой. — Вставайте, ваше благородие, самовар кипит.

— Относительно тигра новостей никаких нет? — поспешил я спросить.

— Как узнаешь, что он там делает? — проворчал Мантык. — Часовой сказывал, что около убитой лошади всю ночь выли волки; тигр, должно быть, ел лошадь, а волкам не давал, те с горя и принялись выть.

Я вышел во двор. Было совершенно тихо, и в этой тишине явственно слышался только прибой волн, как будто они били прямо в стены форта; небо было совершенно ясно; звезды начинали гаснуть; охотники приготовляли оружие и седлали лошадей. Около конюшни денщик седлал моего коня; я подошел к нему; конь радостно заржал, увидав меня. Так приветствовал он меня каждый день, когда видел меня первый раз после ночи. Мы так свыклись один с другим, что и не могло быть иначе. Семь лет он носил меня на хребте, и за эти семь лет он не видел на себе другого седока. Привязанность его ко мне выражалась и в других случаях. В летние месяцы казачьи лошади паслись на подножном корму общим табуном, в который я пускал и моего коня погулять на воле без узды. Когда случалась мне в нем надобность, поймать его табунщикам при быстроте его было трудной задачей; часов по пяти и более, а иногда и целый день употребляли на его поимку. Мне же он давался тотчас, как я являлся к нему на глаза с уздой; заржет, бывало, увидев меня, подойдет ко мне и протянет голову, на которую я надеваю узду и передаю его денщику. Это знают все мои сослуживцы, которые и теперь живы.

Покончив с пельменями и котлетами и одевшись, я вышел во двор. Охотники сидели на лошадях; у двух из них были рогатины, у Григорьева — карабин с тесаком вместо штыка; все они выглядели молодцами и, видимо, горели нетерпением сразиться с тигром. Мы тронулись прямо к вчерашней лошади, задавленной тигром. Солнце только что показалось из-за небосклона. Подъехав к лошади сажен на десять, я, чтобы не затоптать следы тигра, остановил охотников и вместе с Мантыком освидетельствовал лошадь: правая ляжка оказалась вся съеденной; снег кругом был истоптан только следами тигра; значит, он держал волков на почтительной дистанции.

— Теперь вопрос в том, куда ушел тигр, где мы его должны искать? — обратился я к Мантыку.

— Он где-нибудь лежит близко, — отвечал Мантык, — первое — сыт, а потом он ни за что не расстанется с лошадью, пока всю не съест; уж волкам он ее не оставит — шалишь.

— Да, это верно. Но все-таки где он теперь? Разъедемся в разные стороны, сделаем круг и обрежем след. Ты поезжай направо, я поеду налево. Если заметишь сегодняшний выходной след, свистни; я сделаю то же.

Следы вчерашний и сегодняшний на снегу различить легко, не так, как летом, на песке и другой мягкой земле. Мы разъехались. Минут через пять я услыхал свист, на который и поспешил. Мантык напал на следы тигра, которые шли от лошади по направлению к видневшимся вдали камышам. Кругом было обширное ровное место, местами покрытое большими и малыми кулигами куги.

— Уйдет в камыши, и тогда прощай наш тигр! — сказал я.

— Пусть превращусь я в улитку, если тигр это сделает; он где-нибудь лежит тут в куге; только надо ехать очень осторожно.

Здесь кстати заметить, что Мантык, как калмык, был буддийского вероисповедания, в котором переселение душ после смерти тела в животных есть основной догмат.