Мантык-истребитель тигров

Шумов ехал впереди двоих его товарищей и всматривался в кусты. Он давно уже привык к этой степи, сжился с ней и освоился с киргизскими приметами и показаниями. Много лет посвятил он этому знакомству, шатаясь с ружьем и собаками то за утками, то за фазанами, то за кабаньем, смотря по тому, что было под руками. Он до того втянулся в охоту, пристрастился к вечным передвижениям, тасканью, что сосредоточил на ней все интересы, все заботы. Все свое свободное время, все нехитрые деньжонки убивал этот бродяжный человек на свои охотничьи похождения, так что про него даже сложили анекдот, будто вся его жизнь состоит в том, что он живет или на гауптвахте, или на охоте: «Придет с охоты — его под арест, отсидит — на охоту; явился — под арест, выпустили — опять на охоту, и так далее. Наконец, видят, что ничего с ним не поделаешь, устали сажать на гауптвахту, так и махнули рукой: пропади, мол, ты совсем, одолел до смерти — шляйся!».

Действительно, это был неугомонный человек. Ему постоянно требовалось движение, перемены. Он даже в своем охотничьем хозяйстве не любил постоянства и редко привязывался к чему-нибудь: то и дело менял ружья, приобретал новые, дарил своих собак приятелям охотникам, заводил и выращивал новых, выменивал их и так далее. Сколько раз его квартирка, не менее оригинальная, чем хозяин, была свидетельницей самых неожиданных преобразований и перемен. То она наводнялась целым пятком собак, большинство которых спало вместе с хозяином на кровати. «Блох собирают в себя», — простодушно объяснял он такое тесное сожительство, то оставался при единственном Тамырке. То во всех углах стояли разнообразные ружья, то вдруг торчала одна убогая одностволка. Иногда комната охотника наводнялась разной пернатой живностью; в углу, за отгородкой, сидели фазаны, под кроватью квакали утки, в клетке тыкались головами перепела. Но закатится хозяин на несколько дней на поиски, найдет, возвратившись, только половину, — ну всех сейчас же или раздарит, или выпустит.

У Шумова везде были знакомые аулы, приятели киргизы. Если же ему приходилось попадать в новые места, то он без всякой церемонии забирался в первый аул и располагался в нем как дома. Случалось, что хозяин не желал пустить его к себе; Шумов располагался рядом и выжидал время. Как только хозяева оставляли двери без охраны, охотник неожиданно являлся в кибитку и объявлял удивленному хозяину, что остается у него ночевать. И при таких-то часто курьезных обстоятельствах заводил он самые крепкие «тамырства» с киргизами, делался их дорогим гостем. Его невзыскательность, готовность разделить все пополам, охотничья ловкость и постоянные передвижения, наконец, уменье говорить по-киргизски и в тон понятиям и обычаям бесхитростных и добродушных кочевников сделали его известным на далекое пространство. Так росла его популярность в степи, и имя «Шумов-туря» стало знакомым многим киргизам, как имя «хорошего человека», «джигита» (т. е. молодца), «тамыра».

Об этом тигре ему приехал сказать знакомый киргиз, слышавший из десятых рук о зарезанном быке и знавший, что Шумов уже уложил одного тигра, устроив около падали самопал. Конечно, весть о появлении тигра недалеко от укрепления и о сборах Шумова сейчас же облетела все захолустье. В тот же день вечером явились к нему теперешние его спутники — солдат-сибиряк и человек в барашковом казакине — с просьбой взять их с собой. Шумов попытал было их насчет храбрости, что, мол, тигр шутить не любит, — охотники даже оскорбились. Сибиряк заявил, что хаживал один на медведя, другой — что «тигра» вовсе не страшный зверь. Шумов согласился и вот теперь уже недалеко был с ними от заветного места… Он ехал почти молча, все свое внимание обращая на местность. На правом плече у него висело одноствольное ружье. Едва ли не всякий, узнав, что он едет на тигра, обратил бы особенное внимание на это оригинальное и единственное оружие охотника. Это был простой дробовик с весьма тонким стволом, сильно попорченной и склеенной во многих местах ложей и с самым нехитрым замком. Да и все остальное едва ли не показалось бы очень оригинальным. Взглянув на клячонку, на которой ехал охотник, на его гладкостволку и на бежавшего впереди шершавого песика, можно было предположить, что он едет стрелять зайцев, фазанов, но никому, конечно, и в голову бы не пришло, что это не кто иной, как выслеживатель тигра, в своем роде туркестанский Жерар…

Наконец Шумов остановился и указал спутникам впереди дорогую примету. Через несколько минут они уже стояли около полуобглоданного остова быка и тщательно осматривали на снегу следы тигра. Судя пр последним, их противник должен был быть огромного роста. Следы, шедшие от падали, ясно указывали направление, по которому ушел тигр. Шумов поехал впереди. Следы привели к большим кустам. Стрелки остановились и затем двинулись в обход. Нигде не заметно выхода, значит — тигр в кустах.

— Надо послать собаку, — решил Шумов. — Тамырка, ищи там!