Мао Цзэдун

Новое коммунистическое правительство в сложном мире дипломатических отношений не могло позволить себе идти дорогой, проложенной националистами. Для того чтобы искоренить из памяти нации все воспоминания о вековом унижении, Мао требовался чистый лист, или, другими словами, полный разрыв с Западом. Незадолго до визита в Москву, в беседе с А. И. Микояном, старейшим членом Политбюро ЦК КПСС, которого Сталин направил в ознакомительную поездку по Китаю, Мао объяснял своему гостю, что внешнеполитический курс вновь создаваемого правительства предполагает определенную степень дипломатической изоляции. Помощь России, сказал он, будет всячески приветствоваться, однако, пока Китай не «наведет порядок в собственном доме», об установлении отношений с другими странами не может быть и речи. Китай сам определит время, когда империалистические государства получат приглашение направить в Пекин своих послов. А до тех пор их бывших официальных представителей, равно как и их подданных, правительство КНР почтительно попросит вернуться на родину.

Новый Китай, новое «Срединное Царство», заставит варваров терпеливо ожидать своей очереди у закрытых ворот — так же, как это было при императорах древности.

Летом в одной из речей Мао растолковал исторический смысл уже сформировавшегося решения:

«Реакционеры говорят: вы клонитесь в одну сторону. Они правы. На заборе долго не просидишь. Все страны мира, без исключений, склоняются либо в сторону империализма, либо в сторону социализма. Любой нейтралитет — это не более чем притворство, никакого третьего пути просто не существует… Мы являемся составной частью антиимпериалистического фронта, возглавляемого Советским Союзом, и только от этого фронта мы ждем действительно дружескую помощь. От империалистов нам ничего не нужно».

В этих словах присутствовал небольшой, но весьма значимый нюанс. Мао говорил «склоняться», а не «войти» в монолитный блок. Китай может быть частью антиимпериалистического фронта так же, как КПК ранее являлась частью единого фронта с Гоминьданом. Ни в том, ни в другом случае нельзя говорить об идентичности политики участвовавших сторон. Участие во фронте означало для Мао не только известное единство, но и вполне конкретную борьбу.

Он еще не забыл о том, как Сталин предал интересы Китая.

Собственно говоря, Старший брат сам напомнил об этом: весной Сталин настаивал на том, чтобы Мао не посылал свои войска через Янцзы и довольствовался контролем над северной половиной Китая. Это, говорил он, будет благоразумнее: не стоит провоцировать Америку. Однако Мао, как и сам Сталин, знал, что разделение Китая на руку России, но никак не Китаю. «Есть друзья истинные, — подчеркнул Мао в беседе с Анастасом Микояном, — а есть мнимые. Мнимые по виду очень похожи на друзей, но говорят они одно, а имеют в виду совершенно другое. Мы не дадим себя провести».

Пятью месяцами позже, когда НОА с триумфом прошла по южным провинциям страны, Сталин произнес нечто вроде извинения. Прибывшему в Москву Лю Шаоци он сказал: «Победитель всегда прав. Сейчас у меня такое ощущение, что в прошлом мы вам немного помешали… Мы вас очень мало знали и, вполне вероятно, совершали некоторые ошибки».

16 декабря 1949 года, после того как часы на Спасской башне Кремля пробили полдень, украшенный алыми флагами локомотив медленно подтянул специальный поезд из Пекина к перрону Ярославского вокзала. Стоял жуткий мороз.

Мао был полон тревожных предчувствий. Несколькими днями раньше, прогуливаясь по платформе в Свердловске, он внезапно пошатнулся, на побелевшем лице выступил крупный пот. Сопровождавшие помогли Мао войти в вагон и сообщили, что он простудился. Застарелая неврастения дала о себе знать и на Урале. Несмотря на все свои недостатки, Сталин оставался для Мао живым воплощением коммунистической идеи. Отношения, которые сложатся между ними на протяжении последующих недель, определят, наполнится ли политика «склонения в одну сторону» реальным содержанием.

Для советского руководства Мао представлял собой загадку — он был вторым по значимости лидером коммунистического мира и одним из немногих, кто пришел к власти без всякой помощи Кремля. Может, он своего рода развлекающийся марксизмом оригинал? В таком случае его будет нелегко вписать в привычную для Москвы систему вещей. Или это второй Тито, чья вызывающая непокорность привела годом ранее к тому, что Югославия оказалась в полной изоляции от коммунистического лагеря?[61] Сталину требовалось подвести под их отношения соответствующую его взглядам базу.

Когда в шесть часов вечера двери Екатерининского зала в Кремле распахнулись, Мао увидел перед собой не только Иосифа Виссарионовича Сталина, но и все Политбюро ЦК КПСС в полном составе. Исключительная встреча для исключительного гостя.