Мао Цзэдун

К тому моменту между двумя партиями явственно обозначились четыре группы вызывавших разногласия проблем, и все они были связаны с XX съездом КПСС. Речь прежде всего шла об оценке Сталина: Мао настаивал, что «на три части он был плох, зато на семь частей — великолепен». Затем спор перешел на хрущевскую концепцию «парламентского перехода к социализму», тесно увязанную с третьим пунктом: мирным сосуществованием. Империализм, с точки зрения Мао, питал непримиримую враждебность к социалистическому лагерю. Передовая статья в «Жэньминь жибао» подчеркивала: «Империалисты всегда будут стремиться уничтожить нас. Поэтому мы не имеем права забывать о классовой борьбе в масштабах всего мира». Для подобного заявления у Китая были веские основания: его место в ООН по-прежнему занимал Тайвань[66], а последний контакт с Америкой произошел на поле боя в Корее. У Советского Союза имелось свое видение проблемы. С Соединенными Штатами и другими капиталистическими странами Москва общалась через Организацию Объединенных Наций и по дипломатическим каналам, не видя в этом ничего необычного. Соревнование и контакты с Западом Кремль находил делом куда более привлекательным, нежели стерильное одиночество времен «холодной войны».

Последним и наиболее тревожным для Москвы моментом — поскольку нельзя было предугадать, куда несогласие может привести, — был упор Мао на противоречия. Кремль никогда его не понимал. Сталин называл позицию Мао немарксистской. Теперь же Мао заявлял, что сталинские злоупотребления властью свидетельствуют: противоречия возникают и сталкиваются между собой и при социализме. «Жэньминь жибао» подтверждала существование «противоречий в социалистических странах между различными группами населения, между членами коммунистических партий и между правительствами и народными массами», так же, впрочем, как и «противоречий между социалистическими странами и коммунистическими партиями». С точки зрения КПСС, всегда считавшей «нерушимое единство» величайшим из земных благ, подобная ересь была хуже ящика Пандоры. Опубликованное в завершение визита Чжоу Эньлая коммюнике упорно констатировало: «Во взаимоотношениях с братскими социалистическими странами никогда не имелось, как не имеется и сейчас… сколь-нибудь серьезных противоречий. Если в прошлом… возникали отдельные спорные вопросы, то к настоящему времени они полностью разрешены».

За исключением этих разногласий, в начале 1957 года не было ничего, что предвещало бы надвигающийся разрыв.

Сетуя на нежелание советского руководства признать собственные промахи, на его «субъективизм, узость взглядов, стремление покровительствовать и вмешиваться в дела других братских партий», Чжоу осмотрительно добавлял, что, «несмотря на перечисленное выше, китайско-советские отношения стали намного прочнее, чем при Сталине». С оптимизмом смотрел в будущее и Мао: «Не все еще у Советов продались буржуазии!» — отмечал он. Власть, конечно же, ослепила Хрущева, и даже если Кремль упорствует в своих заблуждениях, «в один прекрасный день пелена спадет с их глаз, и они увидят мир таким, какой он есть». Но начавшаяся между двумя партиями дискуссия должна была неизбежно продолжиться; обе стороны приложили значительные усилия для поиска общих точек зрения.

На протяжении первой половины 50-х годов китайская интеллигенция оставалась «черным классом», враждебным или по меньшей мере без энтузиазма относившимся к революции.

Движение за реформы общественной мысли, начавшееся в период Корейской войны, сопровождалось резкими выпадами в адрес отдельных представителей интеллигенции и суровой критикой их работ. Одним из первых объектов идеологической «проработки» стал философ Ху Ши, чьи лекции Мао посещал в молодости, когда работал помощником библиотекаря в Пекинском университете. Власти провели целый ряд кампаний против фильмов, таких, к примеру, как «Тайная история цинского двора», объявленного «капитуляцией перед империализмом», и «Жизнь У Сюня» — повествовании о нищем, который в прошлом веке истратил собранные подаяниями деньги на строительство школы для бедняков, — это было названо «капитуляцией перед феодализмом». Путь к истине интеллигенции указывала и история с либеральным литератором Лян Шумином, опрометчиво критиковавшим коммунистов за их политику налогообложения крестьянства. На собрании Центрального совета правительства, куда Ляна пригласили в качестве гостя, Мао лично клеймил его в течение часа:

«Господин Лян привык считать себя «человеком чести»… Неужели у вас и вправду есть честь? В таком случае очистите свою совесть рассказом о вашем прошлом — о том, как вы нападали на Коммунистическую партию, на народ, как безжалостно разило людей ваше перо… Есть два способа убить человека: пулей и пером. Последний привлек вас своим артистизмом и отсутствием крови. Вы — талантливый убийца.