Мао Цзэдун

Лян Шумин является оголтелым реакционером, и все же у него хватает духу отрицать это. Кому вы служите, Лян Шумин? Что за всю свою жизнь вы сделали для народа? Ничего, даже самой малости. Лян Шумин — это лишенный совести интриган и лицемер».

Пользоваться такими методами — все равно что колоть орехи паровым молотом. Для Мао любое проявление неортодоксальности несло в себе семена будущей оппозиции. Лян отделался устной выволочкой. Однако двумя годами позже, когда Мао решит преподать интеллигенции более действенный урок, на смену ежовой рукавице убеждения придут неприкрытые репрессии.

Во второй половине 1955 года по стране прокатилась волна «охоты на ведьм», имевшая целью искоренение «последователей Ху Фэна» и приведшая к многочисленным самоубийствам в литературных и научных кругах. Так же, как и вина Ван Шивэя, преступление Ху заключалось в отказе подчиниться воле партии. Его судьба послужила еще одним суровым предостережением всем потенциальным ослушникам.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда в апреле 1956 года Мао призвал творческих работников сделать новый вклад в развитие отечественной культуры, его лозунг «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!» услышали буквально единицы. После шести лет безостановочного промывания мозгов меньше всего на свете китайская интеллигенция стремилась в те годы к открытому обмену идеями и мыслями.

Но уже тогда имелся целый ряд факторов, обусловивших неожиданно резкую и мало кому понятную смену курса.

В стране налаживалась мирная жизнь. Партия прочно держала в руках рычаги власти. Ударными темпами осуществлялся перевод экономики на рельсы социалистических методов хозяйствования. Но мертвая хватка, которой режим держал все аспекты повседневной жизни нации, уже начала замедлять развитие общества. Главной темой выступлений Мао весной 1956 года стала децентрализация власти. «Дисциплина, которая душит творчество и инициативу масс, нам не нужна, — решительно говорил он. — Для продвижения вперед необходима известная либерализация. Абсолютная строгость во веем не имеет смысла».

Рано или поздно подобная оттепель все равно началась бы. Мао писал: «Если войны не вызревают исподволь в условиях мира, то почему они вспыхивают столь неожиданно? Если во время войны не зарождается стремление к миру, то почему он наступает внезапно, как бы сам по себе?»

Однако в начале 1956 года появились еще две силы, под воздействием которых партия была вынуждена ослабить свои железные объятия. Первая — это острая нехватка квалифицированных кадров, инженеров и ученых, что ставило крест на планах Мао ускорить экономическое развитие. С целью как-то исправить положение подняли заработную плату научных работников, им выделили лучшие квартиры, предприняли попытки вернуть на родину уехавших в Европу и Америку профессоров. Вскоре Мао осознал, что партийная бюрократия должна прекратить вмешиваться в жизнь академических кругов, поскольку ничего в ней не понимает. Необходимо дать интеллектуалам возможность работать так, как они хотят.

Второй силой был «Секретный доклад» Хрущева и решение Китая отказаться от слепого копирования советского опыта. Впервые за долгие годы творческая элита китайского общества с удивлением обнаружила, что границы свободы раздвинулись. В области образования, управления производством, в генетике и музыке появилась вдруг возможность эксперимента.

Летом 1956 года перемены были еще слишком незначительны, чтобы бросаться в глаза. Наиболее заметным признаком могла служить обогатившаяся палитра красок рссьма спартанской повседневной жизни общества. Молодые женщины начали носить разноцветные блузы. Жившие в Китае иностранцы отмечали, что на улицах можно встретить девушек в традиционных ципао (длиннополых облегающих халатах), обрезанных на пару сантиметров выше колена. В общественных местах людям разрешили танцевать — под музыку Гершвина и Штрауса. «Жэньминь жибао» вместо четырех полос стала выходить на восьми, а Лю Шаоци умолял журналистов разбавить скуку статей занимательными очерками.

В политике последствия оттепели были минимальными. Обожествление личности Мао продолжалось. Единственная перемена произошла в сентябре на 8-м съезде КПК, постановившем изъять из Конституции страны параграф о том, что теоретической основой развития общества являются «идеи Мао Цзэдуна»[67]. Скорее всего это был лишь небольшой сбой, объяснявшийся переменами в партийном руководстве, произошедшими после того, как Мао заявил о своем намерении уйти «на второй план». Он действительно начинал ощущать свой возраст. В письме к вдове Сунь Ятсена Сун Цинлин он написал: «Приходит время, и человек понимает, что он уже не тот, что был раньше».

Вновь созданный пост Почетного Председателя партии остался свободным — в ожидании семидесятилетнего юбилея Мао.

Затем последовал польский кризис и мятеж в Венгрии.