Мао Цзэдун

«Правда всегда противостоит фальши и кристаллизуется в борьбе с ней. Прекрасное противостоит уродству, и борьба с ним делает его еще более неотразимым. То же самое можно сказать и о добре и зле… А можно сказать короче: дивные цветы противостоят ядовитым сорнякам и расцветают в борьбе с ними. Чревата опасностью та политика, которая запрещает людям смотреть в глаза лжи, уродству и злу… Она приведет к тому, что человек окажется не готовым к жизни и не сможет ответить на вызов врага».

Метод использования «негативных материалов в процессе обучения» был в ходу у партии с начала 30-х годов. Сейчас же Мао призывал распространить этот метод на все население страны. Если в результате возникнут некие шероховатости, предупреждал он, то опасаться их не стоит:

«Не будет ли выглядеть немного странным, если мы, коммунисты, которые не убоялись ни империализма, ни Гоминьдана, испугаемся теперь расшалившихся студентов или склоки крестьян по поводу дел в их кооперативе? Ведь страхи ничего не решат. Чем больше человек боится, тем больше привидений видит вокруг… Думаю, что если кому-то захочется пошуметь, — пусть его, пока самому не надоест. Мало месяца — дадим ему два. Что в этом такого? Не дадите ему выдохнуться, и через некоторое время все повторится… Станет ли от этого лучше? Лучше станет тогда, когда мы полностью вскроем проблему и отделим зерна от плевел. Невозможно постоянно держать человека в душной клетке. Прежде чем разрешить какой-либо вопрос, необходимо вскрыть все противоречия».

На аудиторию, состоявшую из секретарей провинциальных комитетов партии, которые первыми бы имели дело с любыми «шероховатостями», доводы Мао особого впечатления не произвели. Прошло всего несколько недель, и он признал, что «от пятидесяти до шестидесяти процентов членов партии и до девяноста процентов высшего руководства» с ним не согласны. А заявления типа «не вижу ничего страшного в том, что среди населения в шестьсот миллионов найдется миллион доставляющих неудобства», или «в случае масштабных беспорядков всегда можно вернуться в Яньань, откуда мы все вышли», внушали ответственным партийным работникам еще бóльшую тревогу.

Десятью или двенадцатью годами раньше молчание, означавшее сдержанную оппозицию, возможно, и охладило бы несколько пыл Мао. Но в 1957 году он был уже выше этого. Важнейшие решения, принятые им без оглядки на мнение сомневавшихся коллег — вступление в войну в Корее, ускорение темпов коллективизации, — с триумфом доказали свою безошибочность на практике. Нынешние колебания аппарата только заставляли Мао еще энергичнее настаивать на своем. Весной он все чаще повторял парафраз утверждения Ленина, впервые прозвучавший еще в 1937 году: «Единство противоположностей — штука временная, а борьба антагонизмов абсолютна». Гармония преходяща, зато схватка не прекращается никогда. Студент, сорока годами ранее написавший: «Дело не в том, что нам так уж нравится хаос — просто натуре человека приятны неожиданные перемены», — теперь заявлял своим коллегам: «Это же хорошо, что жизнь становится все сложнее. В противном случае она была бы невыносимо скучной… Вечный мир и отсутствие всяких конфликтов привели бы к отмиранию способности мыслить».

Имелись у Мао и другие, более прагматичные причины стоять на своем. Недостаток ученых и инженеров, подтолкнувший процесс либерализации, был всего лишь верхушкой айсберга. Численность китайского пролетариата составляла двенадцать миллионов человек, а мелкой буржуазии вместе с крестьянством было пятьсот пятьдесят миллионов. Развитие экономики требовало приложения громадной человеческой энергии. Но такая энергия, доказывал Мао, должна находиться под строгим взаимным контролем обоих полюсов, когда представители мелкой буржуазии могут свободно критиковать политику коммунистов, а те, в свою очередь, осуществляют «воспитание» своих идеологических противников.

Впервые эти идеи прозвучали публично 27 февраля 1957 года в речи, посвященной «справедливому разрешению противоречий среди населения». Обращенная к аудитории из двух тысяч человек — ученых, писателей, лидеров демократических партий — речь длилась более четырех часов.

Мао начал с пафосного одобрения трудного процесса идейной «перековки» интеллигенции. Обществу требуется преобразовать свое сознание, говорил он, но в прошлом эта деликатная операция «проводилась слишком грубо, и многие люди испытывали страдания». Однако теперь подход коренным образом изменился: