Действия Мао можно расценить как вероломные и дальновидные одновременно. Обвинения против Ло и Чжана являлись такой же фальшивкой, как и «контрреволюционный заговор Ван Шивэя» в 1943 году и дело о «кликс Ху Фэна» в 1955-м. Цель у него была одна: дать официальные обоснования уже начавшимся акциям против инакомыслящих. Служившая «рупором реакционеров» «Гуанмин жибао» под давлением Мао просто выполнила все его требования, так же, как и большинство «праваков». Предложенные им шесть критериев оказались настолько жесткими, что, если бы Мао выдвинул их еще в своей февральской речи перед учеными, «расцвет и соперничество» просто не смогли бы развернуться. Однако в ходе кампании он неоднократно подчеркивал: «Никаких запретов, никаких узких рамок! Народ разберется сам. Мы должны доверять массам».
Для чего же ему понадобился столь резкий поворот?
Однозначный ответ найти трудно. Кампания «ста цветов» вовсе не была изначально запланированной, как в один голос уверяли ее жертвы и сторонники, ловушкой для простаков. Ни в коей мере не являлась она и «колоссальной ошибкой» Председателя, на чем продолжают настаивать многие западные исследователи.
Мао никогда не верил интеллигенции. Наблюдая за ней в Яньани, он пришел к твердому убеждению: полагаться на этих людей нельзя. Все предыдущие кампании начала 50-х только подтверждали правильность его вывода.
На протяжении всей кампании «ста цветов» Мао говорил о «коже» и «волосках»: с отмиранием старой, буржуазной экономической «кожи», интеллигенции, этим идеологическим «волоскам» предстоит трудная трансплантация в новую «кожу» пролетарской экономики.
Предстояло найти ответ на вопрос: сколь многочисленными окажутся «экстремисты» и какую силу они представляют? Здесь Мао допустил не одну, а две ошибки. Он недооценил мощь поднятой волны общественного недовольства и был слишком уверен в способности кадровых партийных работников противостоять ей. То, что началось как попытка перекрыть образовавшуюся между народом и партией пропасть, привело, наоборот, к ее углублению. Тщательно спланированная кампания стала ловушкой не для кучки «ревизионистов» — в ее силки попали сотни тысяч веривших слову партии добропорядочных граждан.
Такой поворот событий являлся личной заслугой Мао. И все же он решился на него с известными колебаниями. Позже он сказал, что был «введен в заблуждение» охватившей партию и общество в целом паникой по поводу возможности широкомасштабных волнений. Летом и осенью Мао продолжал уверять: политика кампании абсолютно верна. «Праваки», безусловно, являются контрреволюционерами, но отношение к ним остается самым снисходительным. «Допускавшиеся в прошлом крайности никогда не давали хороших результатов. Мы должны быть более дальновидными».
Понятие снисходительности было для Мао весьма относительным.
«Праваков» не расстреливали. Наиболее заметные фигуры — Ло Лунцзи, Чжан Боцзюнь и присоединившийся к ним еще один министр, Чжан Найци, попали через дна года под амнистию и вышли на свободу. Но дичь помельче — пятьсот двадцать тысяч человек, то есть каждый двадцатый китайский интеллигент, прошли «трудовое перевоспитание» либо оказались высланными в деревню, чтобы учиться классовой сознательности у крестьян. Во многих партийных организациях существовала квота: пять процентов членов подлежали разоблачению как «праваки». Первыми жертвами становились люди, чье прошлое вызывало у партии сомнения, или те, кто выпал из ее номенклатуры несколькими годами ранее.
Арестованный профессор У Нинкунь провел три года в лагерях: сначала в Маньчжурии, затем неподалеку от Тяньцзиня. Сотрудница управления милиции из Чанша после критики своего непосредственного начальника была отправлена на «перевоспитание» в пригород. Опасаясь, что ярлык «правака» навесят и на него, муж дал ей развод и уехал с детьми к родственникам. Руководитель ассоциации торговцев пекинской улицы Ванфуцзин провел с короткими перерывами двадцать лет в различных исправительных учреждениях. Были разрушены жизни более полумиллиона человек, не считая членов их семей. В отличие от помещиков или контрреволюционеров, люди несли наказание не за поступки, но за высказанные вслух мысли.
На этот счет у Мао имелась своя точка зрения: «Такие люди не просто чешут языки. Они действуют. Они виновны. Пословица «говорящий не виноват» к ним не относится».
Не очень убедительное объяснение.
Трагедия кампании «ста цветов» заключалась в том, что Мао действительно хотел, чтобы интеллигенция начала «думать самостоятельно» и по собственной воле присоединилась к революции. «Моя цель, — говорил он кадрам партии, — создать такую политическую обстановку, в которой будут присутствовать централизм и демократия, дисциплина и свобода, единство цели и независимость мышления».