Мао Цзэдун

О принятых Вами мерах и решении по этому поводу просьба известить нас».

Мао ответил, что он «вполне согласен» и примет необходимые меры, но на самом деле мириться с Чан Кайши не собирался[134].

27 июня 1942 года П.П. Владимиров записал в дневнике: «Разговоры некоторых руководителей КПК о своем дружелюбии, коим явилось-де предупреждение о нападении Германии, откровенно спекулятивны. Действительность – скрытая враждебность Кан Шэна, а возможно, и председателя ЦК КПК – Мао Цзэдуна… Враждебность Мао Цзэдуна?! Нет, для меня теперь это отнюдь не такая уж еретическая мысль. Есть множество незначительных и значительных подробностей, которые меняют мое представление об этом человеке»[135].

9 июля 1942 года, основываясь на докладах своих подчиненных, Владимиров констатировал: «Войска 8-й НРА (и Новой 4-й НРА, конечно, тоже) уже продолжительное время не ведут ни активных, ни пассивных действий против захватчиков. И сейчас положение не изменилось, несмотря на бешеный натиск самураев в Юго-Восточном Китае и угрозу нападения Японии на СССР.

Нынешним операциям японцев по очистке районов от войск КПК части КПК не оказывают сопротивления, уходят в горы или за Хуанхэ. Руководство КПК считает главным своим противником Гоминьдан и прилагает все усилия для захвата территорий, находящихся под контролем центрального правительства. Совершается это всеми правдами и неправдами.

Подобные откровенно сектантские действия приносят вред освободительному движению народа Китая против оккупантов, умножают жертвы китайского народа и чреваты вооруженным столкновением с Гоминьданом, который в данный момент неизмеримо сильнее КПК во всех отношениях»[136].

Девять дней спустя, 18 июля, Петр Парфенович пришел к неутешительному выводу: «Руководителей КПК меньше всего интересуют судьбы мирового революционного движения – важно, что есть возможность отсиживаться в Особом районе. А какой ценой куплена эта возможность и где решается теперь будущее мирового революционного движения, в том числе и их собственное, им безразлично. Это факт»[137].

29 июля 1942 года П.П. Владимиров записал в своем дневнике: «Председатель ЦК КПК отзывается о советских руководителях пренебрежительно. Так, об И.В. Сталине, не скрывая презрения, заявил: “Он не знает и не может знать Китая, однако лезет обо всем судить. Все его так называемые положения о нашей революции – вздорная болтовня. И в Коминтерне болтают то же самое”. У председателя ЦК КПК весьма смутное представление о Советском Союзе, все понятие о котором заключается для него в одном слове – “республика” – и больше ничего. Председатель ЦК КПК никогда в Советском Союзе не бывал и, по-моему, даже щеголяет этим. О Советском Союзе у него самое искаженное представление, очевидно, сформировавшееся не без влияния Кан Шэна. И что самое удивительное, он никогда нас не расспрашивает о Советском Союзе. Все, что происходит в нашей стране, для него лишено интереса. Его интересует только обстановка на советско-германском фронте. В разгар битвы под Москвой в октябре-декабре прошлого года председатель ЦК КПК заявил: “Вот Сталин доболтался, дальше некуда! Вот поглядеть бы, как этот вождь болтает сейчас там, в Москве»…»[138]

30 августа 1942 года Мао в разговоре с Владимировым, которого в Китае звали Сун Пин, настойчиво интересовался: «“Сталин – революционер? А любит красный перец?.. Настоящий революционер обязательно ест красный перец”… Он отхлебнул из кружки и заметил: “Александр Македонский наверняка обожал красный перец. Он великий человек и революционер в своем деле. И Сталин, конечно, ест перец. Ешь перец и ты, Сун Пин. Давай, если ты революционер”… Мао Цзэдун не морщась закладывал в рот стручок за стручком, сдабривая их глотками ханжи (неочищенная китайская водка крепостью от 40 до 70 градусов со специфическим запахом. Выгоняется из сорго (гаоляна), чумизы, кукурузы, риса или пшеницы. – Б. С.). Надо отдать должное: пьет он изрядно и не теряет контроля над собой»[139].

После роспуска Коминтерна в мае 1943 года П.П. Владимиров был оставлен в Яньани по договоренности с руководством ЦК КПК до окончания войны, и через него продолжала поддерживаться связь Мао с Г. Димитровым, после роспуска Коминтерна ставшего заведующим отделом международной политики ЦК ВКП(б).

1 апреля 1944 года Димитров получил телеграмму от Мао: «Уважаемый тов[арищ] Димитров! Вашу телеграмму от 26 февраля получил. Очень рад. В этой телеграмме я изложу Вам обстановку в области взаимоотношений КПК и ГМД (Гоминьдана. – Б. С.) в последний период.