Маори

— Я не верю тебе. Да и как я могу тебе поверить? Я уверена, что ты жил бы с ней независимо от моего самочувствия. Если бы я была здорова, как лошадь, ты все равно продолжал бы совершать свои «инспекционные поездки» на озеро! Потому что ты хотел иметь эту женщину! А желания всемогущего и досточтимого Роберта Коффина — закон! Представляю, какое удовольствие тебе доставляло планирование вашего укромного любовного гнездышка! Ты поселил ее в доме на озере под прикрытием должности экономки. Все устроил так, чтобы у меня не появилось бы и тени сомнения. Ты превратил дом у озера в свой маленький рай. Не пытайся это отрицать! Уже поздно что-либо отрицать. Я-то знаю, что никогда не была хозяйкой нашей дачи. Я всегда была там гостьей. Нет, моя болезнь никак на это не повлияла. Не заболей я — все было бы точно так же.

— Нет, ты не права. Я клянусь, что тогда ничего не было бы, Холли.

— Не называй меня больше по имени, грязный изменник! Посмотри на себя в зеркало! Как ты отвратителен, когда пытаешься отмазаться от своей вины, прикрыть свою выпирающую похоть, выглядеть безвинно оскорбленным и уязвленным!

— Кто же это мог сделать? — проговорил устало Коффин, глядя на рассыпанные фотографии. — Ты хоть сама себя спрашивала об этом?

— А зачем мне это делать? Что ты вообще хочешь этим сказать? Ты думаешь возложить всю вину на того неизвестного человека, который на все раскрыл мне глаза? Все это не то, подлец! Важна только правда! Она существует сама по себе, отдельно от письма и от фотографий. И от мотивов, которыми руководствовался тот человек, сажая тебя в лужу. Все это незначительно, несущественно перед самой правдой! А правда состоит в том, что ты милуешься со своей маорийской шлюхой, разве не так? Ты любишь ее, мерзавец!

— Холли, тебя я тоже люблю.

На этот раз ее смех стал уже пугающим. Она уже несколько минут балансировала, сама того не сознавая, на опасной грани. На той грани, за которой было безумие, страшная напасть, от которой она так долго и медленно оправлялась.

— Ты не любишь меня, Роберт. Ты ценишь меня. Точно так же, как ты ценишь приобретенные для своего дома вещи, деловой успех, знакомство с влиятельными людьми. Возможно, ты и ее не любишь, а всего лишь ценишь. Господи, зачем ты впал в такой грех? Зачем? Из-за того, что я не могла тебе подарить второго ребенка?

— Причем здесь это? Ребенок не имеет к этому никакого отношения. Я уже сказал тебе, почему все это случилось. Потому что я был одинок, а ты хоть и была постоянно в доме, но не… Я не ощущал твоего присутствия!

— Всемогущий Роберт Коффин! Где же твое всемогущество? Оказывается, ты так же слаб, как и большинство людей! Не так ли?

— Я никогда не отрицал этого. Я человек. Разве это можно поставить мне в вину?

— Не знаю… — Она отшатнулась от него. — Я не знаю. Я знаю только то, что когда произносила супружескую клятву много-много лет назад в Англии, я была уверена, что исполню ее слово в слово. А ты не исполнил.

— Отец Метьюн. Мы должны встретиться и поговорить с отцом Метьюном. Он сможет объяснить тебе, через что я прошел, живя с тенью той женщины, на которой когда-то женился!

— Мне очень жаль, если ты страдал, Роберт. Поверь мне, я говорю искренне. Но разговор с отцом Метьюном все равно не перечеркнет того, что ты совершил. Не сотрет твоих собственных грязных махинаций. Что бы ты теперь ни делал, ничто не способно загладить твою вину. Ничто не заслонит ее. Правда — упрямая вещь, не правда ли? Она непреложна и неизменна. Ее, конечно, можно порой со всех сторон закрыть, окружить всевозможными отговорками и извинениями, но только не в данном случае. В данном случае правду ничем уже не скроешь. А теперь я пойду, если не возражаешь, — внезапно проговорила она. — Я очень устала и иду спать. Как ты мог заметить, сегодня у меня нет аппетита.

С этими словами она повернулась и направилась к двери. Он в три гигантских прыжка обогнал ее и загородил дорогу.

— Нет. Никто из нас не выйдет отсюда до тех пор, пока мы не уладим поднятый вопрос!

Она спокойно подняла на него глаза.

— Какой вопрос? Какой вопрос ты хочешь тут со мной уладить? Роберт, опомнись! Оглянись вокруг себя. Ведь ничего же не изменилось. Ты ничего не потерял из того, что имел. Сохранил и облеченную супружеским долгом жену, и свою маорийскую шлюху.

— Не называй ее так. Обо мне ты можешь думать все, что тебе хочется, но ее так не называй.

— Почему же? — дрожащим голосом спросила она. — Почему это мне не надо ее так называть? По-моему, только шлюхой до сих пор и называли женщину, которая продает себя за деньги.

— Она никогда этого не делала.

— В самом деле? Насколько я знаю, она неплохо устроилась. Меня это даже немного удивляло раньше, но теперь-то я все понимаю. Как же — работа должна оплачиваться. У нее отличный дом, независимый доход. Или ты будешь пытаться доказывать мне, что платишь ей зарплату за ее уборки и готовку пищи?

— Хочешь верь, хочешь не верь, но это так и есть.

— Вы только на него посмотрите! Какое у него честное лицо! Ты за правду умереть готов, не так ли, Роберт?