Мара из Троеречья (СИ)

Запечных жуков Марушка не любила, брезгливо морщась при одном упоминании. Может, потому что не знала звука противнее, чем шуршание колючих лапок непрошеных чернокрылых гостей. А может, потому что хорошо помнила день, когда впервые почувствовала всепоглощающий, леденящий нутро страх. Виной всему были тараканы.

Ей не исполнилось тогда и пяти лет. На дворе трещал мороз, выла за окнами вьюга. В порывах холодного ветра послышались голоса: селяне из Малых Лук прибежали выкуривать знахарку из леса. Потрясали факелами, кричали, что ведьме не место в деревне. Позже Марушка привыкла: подобное повторялось не раз и не два, несмотря на непререкаемый авторитет Федоры и то, что к ней приезжали за лечением из соседних городов и весей. Но то корова у кого плохо доиться начинала, то зелёные кобылки налетали роем и объедали поля, то покрывался чей-то выводок детей коркой парши…

Но тогда, холодным зимним днем, она свернулась калачиком между окном и печкой, и дрожала, что осиновый лист. За стуком зубов не слышала ни речи наставницы, ни возгласов односельчан.

Федора вернулась нескоро — за окном сгустились сумерки, и завертела снежинки метель. Марушка не спешила выползать из укрытия, и старухе пришлось доставать ее, вытягивая за косу. Отругала, что та не подготовила горячего настою из трав, но быстро отошла и даже намазала хлеб брусничным вареньем, которое доставала из подпола только в большие праздники. Вдоволь напившись горячего и растерев розоватым настоем из бархатцев озябшие, побелевшие на морозе ноги, Федора поведала, зачем люди приходили.

С приходом осени зачахла ткачиха Кветка. Из пышной и розовощекой женщины превратилась она в живые мощи. Муж вокруг нее вился, ублажал и так и эдак: и меда разнотравного доставал, и сыра козьего приносил, и ягод спелых, что во рту таяли, но Кветка худела, да так, что скоро остались от нее одни кости, обтянутые серой кожей. Тогда-то и придумала мать ее, что все это ведьмы болотной происки. Позавидовала, мол, старуха красоте Кветкиной — вот и решила мором извести. Подняла Кветкина мать людей, застращала, что Федора лекаркой только прикидывается, а сама молоко у коров ворует и сухоту на детей беззащитных насылает.

Федора не побоялась — как была, так и вышла, только тонкий шерстяной платок на плечи накинула. Кветку селяне мертвым грузом за собой притащили. На санях везли, потому что та уже и на ногах не стояла. Потребовали люди, чтоб ведьма чары темные творить прекращала, заклятие сняла, а потом убралась восвояси.

Гаркнула на них Федора, клюкой замахнулась — попадали факелы в сугробы, разбежалась добрая половина желавших справедливость чинить. Побоялись ведьму прогневать. А та наказала страдалицу в сени занести. Там долго с нею шепталась, о чем — никто не слыхивал. Только вышла Кветка из домика на болоте, хоть все еще худая, как жердина, но на своих двоих и все кувшинчик с настоем травяным в руках крутила, загадочно улыбаясь. За зимние месяцы поправилась — лучше прежнего стала. А по весне мужу шепнула, что долгожданного ребеночка носит. Пир закатили на всю деревню.

— Да не было никакой волшбы, — отмахнулась Федора от воспитанницы. — Головой думать надо! Пусть бы хоть иногда.

Хотела ткачиха ребенка — сил нет, а все никак не получалось. Скучал без сыночка муж ее, тоскливо на чужих деток заглядывался: то качалку им соорудит, то угощает местных ребятишек собранной в лесу грушей-дичкой. Маялась Кветка, все думала, как бы ей понести. И вот донесли до глупой бабы слушок, что надобно тараканов запечных наловить, заговор на первую звезду читать да есть. Жевать, даже если невмоготу, глотать через силу. И, главное, никому не проболтаться до тех самых пор, пока не сработает метод.

Не будь Кветка дурой — обратилась бы к знахарке. Но услышанный способ обещал скоро зачатие, а заодно и подспудное решение остальных проблем: кривые ноги выпрямятся, а плешь, если есть, зарастет густым подшерстком. Вот и начала ткачиха втихую уминать тараканьи брюшки. А затем стремительно худеть. На все расспросы родичей отмахивалась, и к лекарям обращаться не спешила. Федоре только призналась, кто надоумил жуков есть. Соседка шепнула.

Вдовицу Федора на дух не выносила — у той бабка травницей слыла, но как ни старалась внучку к делу знахарскому приобщить, той все недосуг была: то на вечерницы пойдет, то с подружками веночки плести сбежит. Одно выучила назубок: как зелье приворотное готовить. Вот и приторговывала тихонько, как бабки не стало — с того и жила.

— Коли любовь настоящая, — злилась Федора, — то никакие зелья не понадобятся, чтоб ее подогреть! А травы переводить, дабы похоть разбудить — дурное дело! Проще титьки мужику показать, он и пойдет за тобой, как телок за коровой.

Но Кветка приняла на веру совет соседки — как-никак, та в делах сердечных авторитет имела. А стало быть, и с зачатием могла помочь. Вот только не и подумать не могла, что неустроенная вдовица с выводком детишек, давно глаз на мужа Кветкиного положила, да и решила по-тихому соперницу со свету изжить.