Марахси

— Сначала здесь, в наших базах, которые остались со времен завода, когда мы фотографировали входящих на территорию завода для системы контроля. Исходил из того, что если он оказался в бараке кассинов, то наверняка был в числе рабочих, которых мы загнали туда после всей этой истории с восстанием. Потом мы уже не брали такой молодняк с улицы.

Лицо Саммю ясно выразило все, что он думает о такой логике, но перебивать не стал.

— Системе контроля его лицо не знакомо, — продолжал Шаман. — Он абсолютно точно не был рабочим на заводе и ни разу не проходил через проходную. Тогда вопрос — как он попал в барак?

— Тоже мне, вопрос, — засмеялся Саммю. — Любой мог прибиться во время работы к нашим овечкам и вместе с ними проскользнуть туда, где кормят.

— Чужака заметили бы.

— Я вас умоляю, они соседей-то не дифференцируют, а уж приблудного мальчишку и подавно. Одним больше, одним меньше.

— Они — да, но тогда их на работы водили андроиды, — напомнил Шаман. — Ромульяне поголовье считать умеют, да и лица запоминают. Окажись он лишним в числе возвращающихся в барак рабочих, андроид вышвырнул бы его и дело с концом. Значит, он должен был попасть туда иначе, чтобы не входить, а выходить из него.

Лицо Саммю стало заинтересованным.

— Допустим, — задумчиво сказал он. — Но в сто пятый нельзя пролезть снаружи, он у нас один из наиболее благополучных в смысле безопасности.

— Сто пятый — да. Но в других бараках, особенно дальних, в потолке встречаются эти дыры, которые местные считают ходами войлочного червя. Заделывали их только в стенах, а в потолке не стали просто потому, что снизу туда никто не достанет, а лишняя вентиляция не помешает. Но спрыгнуть вниз из дыры вполне возможно.

Бык вспомнил отверстие с гладкими черными краями, прикинул, пролез бы туда ребенок, и был вынужден признать, что вполне мог. Саммю задумчиво почесал переносицу:

— Ну, как вариант. Если снаружи тебя ничего не ждет, кроме смерти от голода, еще и не так рискнешь. Там высота метров восемь-девять, можно ноги переломать.

— Получается, это было до перетасовки, которую проводили Бык вместе с врачом. Потому что потом их заново рассортировали по камерам, и вот тогда он уже оказался запертым в сто пятой вместе с другими. Кстати, именно поэтому туда пошел Вигго — там детей больше всего, в других камерах один или два, а в сто пятой целых шестеро оказалось.

— Там санитарные условия получше, — пробормотал Бык.

— Очень интересно, — прокомментировал Саммю. — А вы не спрашивали у Вигго, как он выбирал себе помощника из этих шестерых?

— Спросил ради интереса. Он сказал, что включал им на телефоне кусочек трека прослушать, а потом велел повторить мотив. Простой, несколько нот, но из шестерых справился только один, остальные смотрели как бараны.

— Хороший слух?

— Видимо, да. Вигго притащил его наверх, а дальше мы знаем. Поэтому возвращаемся назад. Если он не рабочий завода, то может быть либо местным урожденцем, либо взят с Мумбаев при очередной вербовке. На местного он никак не похож, я его хорошо тогда рассмотрел перед первым боем, их тогда как раз отмыли. У коренных марахсийцев черная пыль в порах лица, у завербованных через год-другой она тоже уже не смывается. У него ничего такого не было. Исходя из слов про отца и мать, которых он похоронил, я решил, что они втроем прилетели сюда не больше, чем полгода назад, а осиротел он где-то месяца три-четыре как.

— Вы обратились к спискам вербовщикам, — предположил Саммю. — И никакой семьи из трех человек не нашли, верно?

— Да. Тем более христианской. Такое бы запомнили, на Мумбаях религия исключительная редкость. Но все, кого забирали оттуда в этот промежуток, были одиночки. Вербовщики обычно коротко записывают свой улов, примерный возраст, пол и место, откуда взяли. Потом грузят в трюм и сдают уже приемщикам на Марахси, а те распределяют по запросам. Если эмигрант никому не нужен, то его просто отпускают на все четыре стороны, и больше им никто не интересуется, сам выживает как умеет. За последние полгода привозили всего троих подростков в возрасте до четырнадцати лет, и всех отпустили на подножный корм ввиду отсутствия надобности.

— Забавно, — протянул Саммю. — Говорит он как коренной марахсиец, а сам, получается, без году неделя на планетоиде.

— Имитировать речь коренных жителей Марахси не так уж трудно, но в целом да, это говорит о некоторых лингвистических способностях.

— Даже если он мумбаец, — деланно равнодушно подвел итог Бык. — Что из того? Как это объясняет возможность расшифровывать сложные послания?

— Никак, — ответил Шаман. — Разве что у него есть какой-то другой чип, о котором мы не знаем. Плюс хороший слух, хорошие языковые навыки и способность лгать уверенно и артистично. Детей обычно поймать на вранье легко, но нас он сумел провести.

— Занятный мальчонка, — медленно сказал Саммю. — Мне все больше хочется с ним поболтать наедине в медблоке. Потому что у меня уже давно большие подозрения, что украденные препараты и убитый андроид тоже его рук дело.