Мардунг (СИ)

Азиат по-прежнему стоял у матрёшки. Поза его изменилась. Руки опустились по швам, спина чуть согнулась. На худом лице появилась пародия улыбки - сквозь кожистые губы проглядывала желтизна зубов. "Почему такой худой? - подумал Лацис. - Не кормили? В Сити использовали труд рабов?" Подошел Швец, оглянулся по сторонам, отошел в сторону - занял позицию. Лацис оглянулся и едва заметно ухмыльнулся. Швец обосновался так, чтобы первый (возможный) контакт пришелся на Лациса. "Дурачок!" - беззлобно подумал Лацис. Швеца в отряде недолюбливали. Однако терпели. Обычно, в конце операции, когда силы бойцов были на исходе, вдруг оказывалось, что Швец ещё бодр и весел. Словно он перешел на альтернативный источник питания. Появлялась фляжка со спиртом или плитка шоколада. Это чертовски поднимало дух. - Надо его допросить, - сказал Швец. - Кого? - Бомжа. - Не получится. Он не говорит по-русски. И, кажется, у него нет языка. - Всё равно, - Швец вынул нож, пальцем проверил его остроту. - Сейчас заговорит! Швец приблизился к азиату, помахивая ножом. - Оставь его! - повышая голос, произнёс Лацис. - Он не виноват. Я видел, как он отговаривал жестами Петренко. - А кто виноват? Матрёшка? - Именно! - Брось молоть чепуху! Швец поманил азиата пальцем, словно собачонку. Перехватил удобнее нож. Пытать Швец умел - это было его вторым отличительным качеством. Делал жертве больно с особым цинизмом и показным тактом, словно сочувствуя. Этот приём действовал психологически - жертва видела, что насильник готов прекратить пытки, лишь только появится признание... - Повремени минутку, Лацис, сейчас появятся данные! Немой заговорит. Я читал, что существует такой способ... в Библии. Без малейшего звука Лацис поднял штурмовик и выстрелил. Выстрелил несколько раз. Одиночными, затем дал очередь. Стрелял в нутро матрёшки. Все пули, предсказуемо, погрязли в желе. С негромким влажным звуком. Будто растворились. - Видел? - спросил высокомерно латыш. - Оставь китайца, он здесь не при чём. Мгновение Швец безмолвствовал и оставался неподвижен, затем направился к матрёшке. - Стоять! - Лацис упредительно поднял руку. - Не приближайся! - Да погоди ты! Швец подошел, долго внимательно рассматривал деревянные ложки, маленькие пластиковые гусли, бусы и прочую дребедень, что лежала на полках. Прочёл несколько прибауток. Затем коротко, без замаха ширнул ножом вглубь матрёшки. Лацис не успел даже пикнуть. Всё последующее он воспринимал, словно в кино. Дурацком пошлом фантастическом кино. ...Нож проник глубоко в желе - оказалось, что полки и товары на них фальшивые, - пальцы увязли в липкой массе. В тот же миг, перчатка и кожа пальцев растворилась. Потекла кровь. Струйки бежали по поверхности желе и впитывались, как в губку. Оставался шанс бросить нож, и отпрыгнуть, но матрёшка, словно разумея такую возможность, резко сомкнула створки. "Венерина мухоловка", - подумал Лацис и поднял винтовку. Нужно было немедленно что-то предпринять. Вот только что? Хрустнула кость, рука Швеца сломалась - это стало видно по неестественному залому. Швец вскрикнул и ударил матрёшку кулаком. Удар пришелся в нарисованный глаз. Подчиняясь шестому чувству, Лацис отступил на шаг. И ещё - взял дистанцию. Матрёшка... нельзя сказать, что она ожила, но действия приобрели осмысленный характер. Она вдруг поплыла назад, увлекая за собой Швеца. Потом резко остановилась, распахнула дверцы и сомкнула их, когда боец влетел внутрь. "Муха поймана!" Палец Лациса лёг на спусковой крючок, однако выстрел не прозвучал. "Бесполезно!" - Лацис был уверен, что стрелять нет смысла.