Читаем Марево полностью

Въ уборкой происходила конференція о томъ, кому открыть балъ.

— Конечно гусару, съ твердымъ убжденіемъ высказалась одна дама, отряхая пышное глясе.

— Qu'est ce que c'est qu'un гусаръ? возразила другая:- c'est pour ainsi dire метеоръ, мелькнулъ и нтъ его; а графъ здшній…

— Конечно, конечно! живо заговорила третья, отвертываясь отъ зеркала:- изъ графа легко сдлать гусара, а изъ гусара графа не сдлаешь…

— А какой онъ оригиналъ! Вообразите, силою врывается въ дома!

— Э, полноте, отъ кого вы это слышали?

— Мн говорила Дарья Дмитріевна, а ей по секрету сказывала Анна Михайловна…

— Ну, куда жь вы годитеся съ вашею Дарьей Дмитріевной; мн сама Анна Михайловна…

— Уйдемъ, ma ch`ere, ради Бога уйдемъ, говорила одна молоденькая дама другой: — а то пожалуй опоздаемъ…

Мущины тоже находили, что графъ заявилъ себя нсколько страннымъ образомъ. Вс ожидали, что онъ сформируетъ вокругъ себя партію въ чаявіи будущихъ выборовъ.

— Подобно тому, какъ ни одно порядочное свтило не обходится безъ спутниковъ, говорилъ мстный философъ:- я не говорю о сволочи въ род Меркурія. И что же? Вдругъ такое равнодушіе! До сихъ поръ ни у кого не былъ.

Вотъ почему, какъ только появился графъ, во всхъ кружкахъ поднялись толки о его наружности. Въ его костюм не было ничего лишняго, ни одного брилліанта, ни одной брелоки; только блье необыкновенной близны и атласистое сукно бросались въ глаза. Вошелъ онъ какъ будто въ свой кабинетъ, отыскалъ глазами хозяйку, и представясь ей довольно холодно, отошедъ къ окну поставить шляпу. Нсколько минутъ спустя, хозяинъ, съ подобострастною улыбкой, просилъ его открыть балъ.

Сколько сердецъ забилось въ ту роковую минуту, когда Бронскій пристегнулъ на одну пуговицу свой фракъ, медленно пошедъ къ хору, отыскивая достойную жертву.

Русановъ пріхалъ съ дядей. Старика тотчасъ завербовали въ ералашъ, а Русановъ, остановясь у дверей, обвелъ залу взглядомъ, подошелъ къ Юленьк и столкнулся съ Бронскимъ.

— Владиславъ! Здравствуйте! вскрикнулъ онъ.

Бронскій поклонился и протянулъ руку.

Русановъ пошелъ дальше.

— Что жь вы хотли представить меня Доминову, сказалъ онъ, столкнувшись съ Ишимовымъ: — онъ, говорятъ, здсь.

Они пошли въ дальнія комнаты къ зеленому столу, за которымъ предсдательствовалъ молодой человкъ, очень красивой наружности, съ живыми карими глазками, крошечнымъ крестикомъ въ петличк и бакенбардами en c^otelettes.

Ишимовъ почему-то ороблъ передъ своимъ пріятелемъ и пробормоталъ что-то о государственной служб.

— Не понимаю, локонически отвтилъ тотъ.

— Я желалъ бы съ вами служить, вмшался Русановъ:- Акиндинъ Павловичъ далъ мн надежду, что вамъ это не будетъ не пріятно…. Кандидатъ Русановъ, поспшилъ онъ прибавить, видя, что Ишимовъ вкатилъ его въ не совсмъ красивое положеніе.

— Charm'e, сказалъ Доминовъ:- Король самъ другъ и не беретъ!.. У меня есть вакансія… Я запишу за вами три взятки… Прізжайте послзавтра ко мн; очень радъ!

Русановъ подслъ къ дяд и сталъ смотрть на игру.

— Голова онъ у меня, хвастался старикъ, — административная! Въ министры мтитъ, бестія! Нечего на ноги-то ступать, вдь мтишь?

Русановъ сталъ бродить по зал, прислушиваясь къ толкамъ. Вс были въ восторг отъ графа. Губернатору онъ помогъ счесть выигрышъ; въ мужскомъ кружк разсказалъ самый свженькій скандальчикъ; ни одной дамы не оставилъ своимъ вниманіемъ. Наконецъ Русановъ ушелъ отъ нестерпимой духоты въ боскетную. Тамъ, въ глубин трельяжа изъ тропическихъ растеній, стояло маленькое голубое пате, слабо освщенное малиновымъ фоанрикомъ. Онъ помстился на немъ и сталъ отмахиваться платкомъ. Сперва онъ думалъ объ Инн. Потомъ его заинтересовала мысль, что ему какъ будто скучно безъ нея; онъ искалъ, на комъ-бы изъ присутствующихъ остановиться, есть ли тутъ хоть одна сродная ему личность; и все глубже давало себя чувствовать одиночество. Даже Бронскій, старый товарищъ, и тотъ не выказывалъ особенной радости при свиданіи. "Иночка помшалась," пролетдо въ ушахъ Русанова. Онъ вздрогнулъ и сталъ прислушиваться. Ишимовъ усаживалъ Анну Михайловну такъ близко отъ Русанова, что между ними оставался только трельяжъ.

— Неужели? говорилъ Ишимовъ:- а впрочемъ она ведетъ такую странную, созерцательную жизнь, долго ли до бды…

— Именно. Не говоря ужь объ огорченія видть ее въ такомъ положеніи, съ ней жить опасно! У ней раздражительность какая-то стала показываться.

— О, въ такомъ случа, ее слдуетъ удалить, нельзя же жертвовать своимъ спокойствіемъ!

— Да, какъ же это сдлать? Что скажутъ? имніе это вдь ея, материнское; она скоро выходитъ изъ-подъ опека.

— Надюсь, дружескія отношенія даютъ мн право быть вамъ полезнымъ. Позвольте мн за это взяться. Я приглашу доктора, мы побесдуемъ съ ней, и если окажется серіозное поврежденіе…

— Ну-те?

— Можно представить предводителю о неспособности ея управлять имніемъ, освидтельствовать на законномъ основаніи.

Русановъ торопливо прошелъ залу, сказалъ дяд, чтобы тотъ о немъ не безпокоился и сталъ пробираться сквозь хитрйшій rond, который выдлывали пары подъ предводительствомъ графа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза