Читаем Марево полностью

Инна проснулась, по обыкновенію, очень рано. "Горобцы пробудутъ сегодня въ город, я сама себ панна", подумала она еще въ просонкахъ. Наскоро одвшись, кликнула она Лару и пошла въ садъ. У калитки Грицько остановилъ ее вопросомъ, что ей готовить къ обду?

— Ничего!

Грицька это поразило до такой степени, что онъ только проводилъ ее глазами и пошелъ въ глубокомъ раздумьи сообщить Горпин, что панночка день ото дня чуднй длается.

А панночка пробжала въ садъ и спустилась къ пруду. Тутъ съ досадою замтила она, что въ торопяхъ забыла ключъ отъ купальни. Длать нечего, не ворочаться же назадъ! Она пошла вдоль по берегу.

Прудъ, начинавшійся въ саду, былъ однимъ изъ тхъ прудовъ, которые в,ь маловодныхъ губерніяхъ замняютъ рки, тянутся на, версту, на дв, обросшіе ольшанникомъ, вербою и осокой. Берега то песчаные, то грязно-тинистые на одномъ конц обыкновенно переходятъ въ топкое болото, притонъ всевозможной дичи. Въ сплошномъ очерету постоянно хныкаютъ лыски {Водяная курица.}. Вода съ весны цвтетъ ряской и мелкими зелеными крупинками; за то къ осени, отстоявшись, становится прозрачнй хрусталя. Водолазъ вдругъ повернулъ въ кусты, взобрался на спрятанную тамъ лодку и съ подобающею важностію улегся на дно. Инна сла къ весламъ и задумчиво глядла, какъ втеръ качаетъ черные султаны аира, пошлепываетъ листьями кувшинокъ и вдругъ подернетъ воду серебристою зыбью. Рзвыя камышевки чирикаютъ, стрекозы съ трескомъ путаются въ мелкой листв ольхи. Солнце печетъ, вода дышитъ прохладой на раскаленный берегъ и прянымъ ароматомъ водяныхъ растеній. Это было любимое мсто Инны; часто просиживала она тутъ обдъ, чай, съ книгою въ рукахъ. Съ нею бранились домашніе. Анна Михайловна находила, что гораздо лучше вязать чулокъ чмъ думать Богъ всть о чемъ. Потомъ привыкли и оставили Инну въ поко.

Инна взяла весла; лодка выплыла изъ очерета и, описавъ дугу, пошла къ дубовой рощ, разросшейся на конц пруда вдоль по болоту. Инна разсянно сддила за парою нырковъ, которые, завидвъ ее, заныряли въ запуски къ очерету. Выйдя на берегъ, странники пошли по опушк. Инна собирала красные грибы, а Лара нашелъ ежа и остановился въ недоумніи, вытянувъ морду. Онъ попробовалъ было кинуться на страннаго зврка, но тотчасъ укололся и отступилъ съ негодованіем. Инна увидала эту предлку и поощряла своего друта ко вторичному нападенію; тотъ только звнулъ во всю ширину рта и длину языка. Справились и съ ежомъ. Инна посадила его въ платокъ. У самаго начала болота выдалось песчаное мстечко съ чистою, прозрачною водой. Инна соблазнилась, раздлась въ кустахъ и погрузилась въ хододную утреннюю воду. Лара сталъ порывисто плавать во вс стороны.

По болоту глухо раскатился выстрлъ.

Инна посмотрла въ ту сторону. Шагахъ во ста отъ нея, по кочкамъ, шелъ молодой охотникъ и кричалъ что-то пестрой польской собак. Онъ пробирался прямо къ Инн, и она поспшила приссть по гордо.

— Послушай, милая, сказалъ онъ, подошедъ къ берегу, — чей это хуторъ?

— Мой, отвтила она съ невозмутимымъ хладнокровіемъ.

— Pardon, проговорилъ онъ, приподнимая срую шляпу: — извините, пожалуста.

— Ничего, потрудитесь войдти вонъ въ шалашъ, пока я однусь. Въ вод неудобно вести разговоры.

Тотъ пошелъ, посмиваясь, и сталъ заряжать ружье. Скоро и она присоединилась къ нему. Пока собаки знакомились съ свойственнымъ ихъ роду рачеаіемъ, онъ еще разъ извинился, что обезпокоилъ ее.

— Вашъ сосдъ, Владиславъ Бронскій.

— Очень пріятно, проговорила она, закусивъ губку.

— Заблудился; мста эти мн еще совершенно незнакомы. Далеко ладо Ильцовъ?

— Верстъ пять….

— Экая досада! Я голоденъ какъ волкъ.

Инна не то робла, не то сердилась сама на себя. Она отвыкла отъ незнакомыхъ людей и, не желая выказать этого молодому аристократу, ршилась на отчаянную выходку. Она сообразила, что Бронскій, по своему положевію въ свт, никогда не будетъ знакомъ съ Горобцами; куда ни шло одинъ разъ подурачиться.

— Хотите продолжить оригинальное знакомство? Обдайте со мной.

— Еще бы не хотть!

— Слдуйте за мной, важно проговорила она.

Собаки, окончательно подружившіяся, побжали впередъ, помахивая хвостами. Бронскій, озадаченный ея серіозностію, не заговаривалъ, дожидаясь вызова. Она привела его къ лодк и молча указала на корму. Къ удивленію ея, онъ поплевалъ на руки, взялъ весла и заработалъ ими такъ что лодка полетла стрлой.

"Такъ вотъ онъ, этотъ салонный левъ," думала проказница взглядываясь въ своего гондольера. Лицо его отличалось типическою красотой польской аристократіи; темный загаръ кожи, тонкіе морщины на высокомъ лб, обрисованномъ курчавыми волосами, надменно сдвинутыя брови и длинные усы придавали ему оттнокъ суровости и силы.

— Позвольте узнать, съ кмъ я имю удовольствіе?…

— Я фея здшнихъ водъ.

— Очень пріятно познакомиться. Что жь это у васъ въ платочк?

— Нашъ обдъ.

— Чортъ возьми, зачмъ же вы?… Впрочемъ, виноватъ, это ужь черезчуръ кажется….

— Ничего, будьте какъ дома.

— Такъ сълимте его здсь.

— Какъ, въ этомъ вид?

Она показала ему сырые грибы и живаго ежа, и оба расхохотались. Послдніе остатки натянутости исчезли.

— Въ самомъ дл, чтобы не остаться при этомъ, дайте-ка ваше ружье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза