Марево

— Ни, отвтила бойкая двка въ красномъ намист, - пожалуйте: пани дома, воны рады будутъ, — и уже отворила дверь и ввела гостя въ переднюю.

— Доложи: Русановъ, сказалъ онъ, оправляясь.

Двка поглядла на него и отворила дверь въ заду.

— Онъ пани, говорила она, тыкая пальцемъ, — у куточку {Въ уголку.} сидять…

На встрчу Русанову поднялась съ дивана дебелая красавица лтъ тридцати и Ртомно пригласила садиться.

— Вамъ вроятно необычайно скучно въ нашемъ захолустьи, начала она посл первыхъ привтствій.

— Я нахожу здсь такой радушный пріемъ…

— Это у Горобцевъ-то? Васъ удивляетъ, что намъ извстны ваши посщенія? Чмъ же заниматься въ деревн, кром комеражей! Такъ вамъ не знакомо это чувство? Счастливецъ! Поживите въ глуши безвыздно, когда сердцу доступны высшія потребности…

— Сударыня… началъ было Русановъ.

— Помните, что говоритъ философъ? "И скучно мн, и грустно мн, и некому мн руку подать въ минуту сердечной тревоги…"

— Сударыня, надюсь вашъ супругъ…

— Мой супругъ овецъ стрижетъ, это такой жалкій матеріалистъ! Скажите, что можетъ быть завиднй, сказала она, наклонивъ головку и разбирая кружево мантильи: — qu'est ce qu'il y a de plus beau, que d'^etre comprise!

— Сударыня, я желалъ бы….

— Говорите, почти прошептала она, — я стою на сторон чувства… "Кто мсто въ неб ей укажетъ…"

— Я желалъ бы переговорить съ вашимъ супругомъ…. я желалъ бы быть посредникомъ…

— О, шалунъ! Вы знаете, какъ это опасно! Вы хотите быть посредникомъ между жертвой и тираномъ?

— Какъ-съ?

— Между замужнею женщиной…

— Нтъ-съ, мировымъ посредникомъ…

— А-а-а-а! Я вдь сказала вамъ, мужа нтъ дома. Это не по моей части…

Послдовала пауза.

— Извините, что обезпокоилъ васъ, проговорилъ Русановъ, отклавиваясь.

"Плохо", подумалъ онъ, усаживаясь на дрожки и удерживаясь отъ смха при двк. "Эта барынька не проститъ мн…"

— Дома?

Ишимовъ показался у окна въ бархатномъ шлафрок, съ сигарой въ зубахъ.

— Милости просимъ; слышали новость? встртилъ онъ Русанова. — Гарибальди бунтуетъ. — И подалъ ему нумеръ Сына Отечества.

— Да это не новость уже…

— Слава Богу, насилу-то поршили обратить на него вниманіе, то-есть правительство-то; ужь онъ меня такъ безпокоилъ…

— Васъ?

— Да, помилуйте, что это такое. Нельзя, нельзя! Я въ этомъ отношеніи солидаренъ съ Наполеономъ III, говорилъ Ишимовъ, закручивая усики.

— Я къ вамъ съ покорнйшею просьбой…

— Все что угодно!

Эта готовность къ услугамъ замтно охладилась, когда онъ узналъ чего добивался Русановъ.

— Знаете ли? Эта должность требуетъ многихъ условій….

— Напримръ?

— Напримръ, надо имть 500 десятинъ земли. Да впрочемъ вы кандидатъ; вамъ довольно 200…

— Но вдь это улаживается на бумаг.

— Конечно, конечно; но на это мсто мтитъ одно вліятельное лицо.

Онъ стадъ уговаривать Русанова отказаться отъ своего плана, говоря, что у него есть пріятель, товарищъ предсдателя гражданской палаты, который можетъ доставить ему боле выгодный постъ. И тутъ же показывалъ купленный у жида стереоскопъ съ разными картинками чрезвычайно игриваго содержанія.

— Ну, вотъ эту еще посмотрите… А? каково?

— Хорошо, говорилъ Русановъ.

— Вы, безъ сомннія, обдаете у меня?

Русановъ посмотрлъ на часы и согласился. За столомъ хозяинъ былъ необыкновенно любезенъ и за десертомъ, когда вино развязало откровенность, или можетъ забывшись, просилъ Русанова подать голосъ за него на мсто посредника.

— Подемте рысаковъ смотрть, приставалъ онъ къ Русанову за кофе:- отличные рысаки! превосходные рысаки!

Русановъ уже садился на дрожки, а Ишимовъ, провожая его, все трубилъ въ уши: "Madame Capelle говоритъ, смотрите Мосье Ишимовъ, не удержите; а я ей: soyez tranquille madame… А она мн"… Часовъ въ 7 вечера добрался Владиміръ Ивановичъ до хутора Конона Терентьича Горобца, деверя Анны Михайловны: онъ объхалъ еще хуторовъ пять. Въ одномъ дом прислуга озабоченно допытывалась, не чиновникъ ли онъ, и только посл усиленныхъ отрицаній впустила въ комнаты; а хозяинъ сообщилъ, что на немъ большія взысканія, и такъ какъ садъ его лежитъ на границ двухъ губерній, то когда становой прідетъ, онъ сейчасъ на другой конецъ сада и пишетъ оттуда: "выхалъ въ такую-то губернію". Очевидно такая личность не могла имть никакого вса. Въ другомъ имніи, отставной генералъ даже, раскричался на Русанова за то, что тотъ непочтительно слъ, не дожидаясь приглашенія. Прочихъ онъ не засталъ дома. Конона Терентьича всегда можно было застать дома; онъ страдалъ ипохондріей, и былъ извстенъ въ околотк подъ именемъ ученаго чудилы-мученика. Онъ принялъ Русанова, сидя въ вольтеровскихъ креслахъ у окна съ двойными рамами, хотя на двор было слишкомъ 20° Реомюра. Лицо его могло бы назваться красивымъ, еслибы глаза не разбгались во вс страны свта, да еще еслибы не было какой-то полусладенькой, полупрезрительной улыбочки.

— И что это за непонятная страсть у ныншней молодежи лзть въ омутъ, говорилъ онъ, слизывая съ ложечки рябиновое варенье. — Что вы за публичныя женщины, господа?

— Вотъ теб разъ! Надобно жь кому-нибудь служить, возражалъ Русановъ.