Читаем Марево полностью

— Ну пусть кто-нибудь и служитъ, а вы-то что? Да а почему это надобно мшаться въ чужія дда? жили бы сами по себ, благо дураки за воротъ не тянутъ…

"Начало невмшательства!" подумалъ Русановъ. — Скажите-ко, Гизо, что это вы домъ-то сами по себ не строите? Который годъ у васъ лсъ подъ окнами лежитъ?

— Да какъ его строитъ? еще жалобнй занылъ ипохондрикъ:- архитектора надо, рабочихъ! возня! Такіе люди, какъ я, не способны ни къ чему матеріяльному.

— На что жъ вы лсъ покупали?

— Какъ на что? Домъ строить… Право я относительно этого вопроса нахожусь въ переходномъ момент; все не придумаю, какъ бы побезопаснй…

— Отъ пожара что ли? Кройте толемъ…

— Да, да, вотъ хоть и отъ пожара, заговорилъ торопливо ипохондрикъ, и воспаленные глазки его забгали:- теперь въ два этажа не стану строить; случись пожаръ, изъ окна скакать — ноги переломаешь…

— А кто жь вамъ велитъ жить во второмъ этаж?

— А внизу воры заберутся, задушатъ…

— Ну, пока вы будете ршать, въ какомъ этаж жить, вашъ лсъ абсолютно сгніетъ.

Въ комнату вбжалъ гимназистъ лтъ пятнадцати; блые, курчавые волосы его растрепались, онъ едва переводилъ духъ…

— Дяденька, Незамайкины на васъ хотятъ въ судъ жаловаться.

— Что такое? спросилъ тотъ, поблднвъ.

— Я, видите, купилъ шарманку; ну и хотлъ попробовать, взялъ ее съ собой на дрожки и ружье захватилъ. Только поравнялся съ ихъ домомъ, заигралъ. Со двора на меня собакъ девять. Я, бацъ! бацъ! Двухъ на повалъ, одной хвостъ отшибъ. Они говорятъ, что вы подучаете… вдь это ужь подло!

— Ну будетъ по сумашедшимъ домамъ шляться. Пошелъ къ Горобцамъ, крикнулъ Русановъ Іоськ, выйдя отъ чудилы-мученика.

Но Іоськ не безъ пользы прошло пребываніе въ сумашедшихъ домахъ. Онъ свое дло сдлалъ: аккуратно на каждой станціи выпрашивалъ стаканчикъ потереть у лошади ссадину, и теперь, видимо отыскивая центръ тяжести, находился въ неустойчивомъ равновсіи. Прицливался, прицливался въ ворота, и таки нагналъ пгашку на заборъ. Раздосадованный Русановъ самъ слъ къ вожжамъ и скоро подкатилъ къ гостепріимному крылечку. Грицько объявилъ ему, что панны вс ухали въ городъ, а панночка Инна въ сяду.

Во время оно, генералъ-аншефъ Горобецъ разбилъ здсь англійскій паркъ, выстроилъ на пруду бельведеръ, держалъ ялики, роговую музыку и хоръ крестьянокъ въ пунцовыхъ сарафанахъ и соломенныхъ шляпахъ. Ничего не уцлло отъ барскихъ затй при слдующемъ поколніи; за то теперь и растительность одичала. То тамъ, то сямъ, изъ кустовъ блой акаціи поднималась готическая стрлка пирамидальнаго тополя; тутъ, волошскій орхъ блестлъ на солнц пепельнымъ стволомъ; тамъ, раскидистая шелковица пріютила въ тни мелкую листву глода, а дальше за молодыми каштанами сплошная стна вишенъ отгородила поляну съ пчелиными ульями и подсолнечниками. Межь темныхъ дубовъ мелькали березы, груши, яблони, и все сливалось надъ годовой въ прозрачную стку зелени на голубомъ подбо, бросая на траву и на дорожки золотистыя пятна, голубоватыя тни…

Русановъ шелъ по заросшей тропинк мимо плетня, увитаго хмлемъ и отдлявшаго бакшу съ красными и желтыми гарбузами, турецкими огурцами и прочими, насаженными Авениромъ, овощами. "Какой ни на есть огурецъ, все жь онъ огурецъ, говорилъ экономъ, хвастаясь передъ сестрами; а вы что?" Русановъ спускался къ пруду; солнце въ туманно-красномъ разлив, будто комокъ расплавленнаго стекла, пряталось за высокій берегъ, оставляя въ глазахъ зеленоватыя пятна; лиловыя облака разсялись по небу, и отражаемыя въ пруду деревья выступали темне, какъ на старинныхъ картинахъ, крытыхъ зеленымъ лакомъ. Надъ водой сидла Инна, облокотясь на гнилой пень липы и лаская водолаза.

— Лара, Лара! говорила двушка. Собака протянула морду на колни хозяйки и слезливо смотрла ей въ глаза.

— Ты одинъ у меня! продолжала Инна, поглаживая бдую полоску на лбу водолаза. Тотъ завилялъ хвостомъ. — Ты думаешъ онъ придетъ? Ихъ нтъ больше на свт… Ни одного, прибавила она, задумчиво опуская голову.

Русановъ остановился: это было такъ ново для него, такъ непохоже на все что ему удавалось видть. Собака заворчала было, но вглядвшись въ него, махнула раза два волнистымъ хвостомъ и улеглась.

— Кого это вы ждали? спросилъ Русановъ, подойдя.

— Хоть бы и васъ…

— Ну, люди въ здшней сторон! сказалъ онъ, опускаясь возл нея на траву:- А я-то думалъ, что это Аркадія какая-то, да и дяденька хорошъ… — Онъ началъ описывать ей свои странствія.

— Будетъ, перебила она, — вдь это вамъ въ диковинку, а за меня они почти вс сватались…

— Вы это такъ говорите, какъ будто вамъ ни разу не приходила мысль выйдти замужъ…

— Сбейте-ка мн вонъ ту гливу!

Русановъ подалъ ей сплую, сочную грушу.

— Вотъ это хорошая вещь въ вашихъ краяхъ!

— Да, вы правы; за кого тутъ выйдешь? проговорилъ Русановъ.

Она улыбнулась, а потомъ, лниво поднявшись, проговорила:

— Давайте ходить, роса падаетъ.

Они долго гуляли. Она шла впередъ, легко и свободно пробираясь въ чащ, подбирая цвтки для гербарія. Русановъ ходилъ за ней, раздвигая втви, жевалъ листья и все собирался говорить о чемъ-то. Одинъ разъ онъ будто и ршился, кашлянулъ…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза