Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

– Что говоришь ты? – вскричал он, но, спохватившись, старался улыбнуться и ласково проговорил. – Да ведь, кажись, она была уже просватана?

– Да! Когда-то Василий Степанович думал выдать ее за сына ладожского наместника, а уж теперь, не взыщи нареченный женишок, тесть государев найдет своей воспитаннице почище сокола. Третьего дня ударили уже по рукам и благословили образом. Да если правду сказать, так первый-то жених незавидный, чуть ли был не с придурью, а теперь, говорят, совсем спятил, и Наталья Степановна о нем позабыла.

Иоанн едва держался на ногах; он хотел еще продолжать вопросы, но толстяк махнул рукой и удалился.

Юноша сбежал с крыльца, сел на лошадь и поехал шагом. Дорогою он спрашивал прохожих, где живет боярин Малюта Скуратов, начальник дружины, которую называют опричниками.

Глава IV

Еврей. – Его занятия. – Незнакомец. – Разбойники после кровавого промысла. – Атаман. – Несчастная минута жида. – Опять незнакомец. – Это она!

В самой отдаленной части Новгорода, неподалеку от мрачного кладбища, стояла ветхая полуразвалившаяся хижина; от времени она пошатнулась на сторону, и каждый порыв ветра грозил ей совершенным разрушением; клочки соломы, висевшие кое-где, свидетельствовали о бывшей некогда кровле.

Было около полуночи. Темнота свинцовыми крыльями облегла землю; на мрачном небе ни одной звездочки. Внутри хижины, в грязной избе, за обломком стола сидел человек не старых лет, странная одежда его, небольшая ермолка на голове и два клочка черных нечесаных волос доказывала, что это был еврей. Ночник издавал тусклый свет и трепетал от ветра, который прорывался со свистом сквозь огромные щели хижины. Вся принадлежность избы состояла в вышеописанном обломке стола и старой полуизломанной скамейке, на которой сидел жид. Он держал в костлявых руках золотую монету и поминутно то потирал ее о кусок лежавшего перед ним сукна, то взвешивал, прислушиваясь к шуму дождя, который стучал в обтянутое пузырем окно и по временам сквозь потолок падал крупными каплями во внутренность избы; вдруг сколоченная из досок дверь зашаталась от сильного стука, который прервал занятие еврея; сухое впалое лицо его ужасно искривилось от страха, и золотая монета нырнула в длинный карман; робко отворил он дверь и, согнувшись, ожидал развязки. В избу вошел молодой человек прекрасной наружности, в польском кунтуше[19]; четырехугольная шапка покрывала его голову; кривая ногайская сабля с золотою замысловатой рукоятью висела на боку; дождь ручьями лил с его косматой бурки, которую он, вошедши, бросил, и, несмотря на низкие поклоны жида, сел на скамью. Несколько минут продолжалось молчание.

– Сцо повелит пан от бедного зыдка? – спросил наконец еврей дрожащим голосом.

– Отвечай прежде на мой вопрос: тебя зовут Соломон – так ли?

– Падам до ног ясновельмознего, тоць-в-тоць бедный Соломон, не маю ни единого гроса, а маю зенку, та маленьких дзиток, зиву соби бедно, бьюсь як рыба об лед и бозусь Богом отцев моих, сце не маю полузки! – Говоря это, он схватился за карман, как бы боясь, что золотая монета выпрыгнет оттуда и изобличит его во лжи.

– Ты был прежде в Литве? – продолжал молодой незнакомец, не слушая его.

– Якзе, якзе, пане!

– И три года только в Новгороде?

– Тоць-в-тоць, пане.

– Так и есть – тебя-то мне и надобно.

– О! Веймир, веймир! – завопил жид плачевным голосом. – Сцо то есть, присла зыдку халепа… я узе сказал вельмознему – у меня нет ни полузки, зовсим раззорился, не маю на сцо купить хлиба для бедных дзиток.

– Черт тебя побери и с твоим богатством, какое мне до него дело! Скажи лучше, знаешь ли ты атамана Грозу?

Жид побледнел.

– Не знаю, вельмозней пан, як Бога кохам, не знаю.

– Врешь, предатель! Ты знаешь его, несколько дней тому назад он был в Новгороде, у тебя… Правда ли это? Отвечай! Что ж ты молчишь? Признавайся, жид, или… – Незнакомец взялся за саблю.

– Змилуйся, не погуби! Зена, дзитки останутся без куска хлеба.

– Отвечай, знаешь ли ты атамана Грозу?

– Ни… знаю, пане, ей зе Богу знаю, пане, ей зе Богу знаю, только змилуйся.

– Ты также наверно знаешь, где он теперь?

Жид поклонился.

– Одевайся же и сейчас в путь; ты должен проводить меня к нему.

– Ай, ай, ай!.. Как зе это мозно? Атаман меня вздернет за это на первую осину, а сцо будет тогда с зеною и дзитками, кто даст им ковалек хлеба?.. Никак, никак не мозно!

– А если я дам тебе вот это?

Незнакомец вынул несколько золотых монет.

– Это мне за то, сцо я провожу твою милосць до атамана? Зараз… зараз, ясновельмозней… я буду зараз готов. – Глаза жида горели, как глаза волка, который увидал добычу; схвативши золото, он одним прыжком скрылся в дверь и вскоре опять возвратился, закутанный в черный широкий плащ; незнакомец встал со своего места, накинул бурку, подал знак еврею, и они вышли из хижины.