Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Старик. Эх! Детушки, пусть над ними это и деется! Мало ли что делают басурманы: они и постов не соблюдают, и телятину едят, дамы-то православные, – так нам и говорить об этом не подобает – твори Бог волю Свою!

Пожилой купец. Да как же; носился слух, что Собакин помолвил свою питомицу за сына ладожского наместника, а выходит иначе.

Козьма Андреевич. Я то же самое слышал от нашего тысяцкого – он дядя жениху; видел я и его – славный молодец, парочка бы была. Говорят, теперь по невесте с ума сходит.

Старик. Все воля Божья, ребятушки! Не возвысился Собакин чрез свое богатство, чрез свой род, так возвысится через дочь и воспитанницу, будет близок к царскому престолу и в родстве с боярами.

Болезненный стон раздался позади разговаривавших. Все со страхом обернулись и увидели Иоанна, который быстрыми шагами от них удалялся. – Иоанн, проходя мимо толпы, услышал последние слова старика.

Козьма Андреевич. А вот и жених-то названой дочери Собакина – как легок на помине. Знать услышал наш разговор – вишь, как бежит, словно помешанный. Ахти, мои батюшки, не сделал бы он чего над собою! Тогда и нас затаскают: от земских ярыжек проходу не будет!

Земский ярыжка (проходя мимо и услышавши последние слова). А! Кто меня зовет? Хе, хе, хе! Мое почтение, любезные, о чем поговариваете? Хе, хе, хе! Нельзя ли и нас взять в компанию?..

Все поклонились.

Козьма Андреевич. О чем толковать-то, господин честной? Переливаем из пустого в порожнее! Да пора уж и по домам: прошу прощенья!

Все мало-помалу разошлись. Козьма Андреевич, отходя, ворчал: «Добро, господин земский! С тобой водить знакомство невыгодно: проговори лишнее – ты завопишь слово и дело[18]! А стÓит попасть к вам в руки, так уж не отделаешься!»

Между тем Иоанн, пораженный горестным известием, как будто преследуемый, бежал к дому тысяцкого…. Дядя юноши сидел в своей светлице и, в ожидании к обеду племянника, занимался чтением: «Послушайте мене, преподобнии сынове, и прозябните, яко шипки, произрастающая при потопе сельном…» Так с благоговением произносил он святые слова Премудрого Иисуса, сына Сирахова, как дверь отворилась с шумом и Иоанн быстро вбежал в светлицу; лицо его было бледно, глаза сверкали огнем безумия, посинелые губы дрожали, одежда в беспорядке… Тысяцкий испугался.

– Что сделалось с тобою, Иоанн? – сказал он, вставши с места и подойдя к юноше. – Что сделалось с тобою?

– Все кончено! – произнес тот едва внятным голосом.

– Что говоришь ты, Иоанн?

– Да! Сбылось души моей предчувствие, она уже не может принадлежать мне: Наталья для меня не существует!

– Но где ты узнал это? Нет ли тут какой ошибки? Где ты слышал?

– Где? Там, на площади… все, весь Новгород… вся Русь…. весь свет говорит одно… везде слышно одно и то же: если Собакин не возвысился чрез свой род, чрез свое богатство – так возвысился чрез дочерей своих; многие даже уверяют, что выбор государем сделан и пал на воспитанницу Собакина!.. Чего же еще тебе?.. Слышишь ли гремят колокола, народа радостные клики раздаются… О! Прошу тебя – вели замолкнуть им, убей меня, чтобы я не слыхал этих криков. Сжалься надо мною, умертви меня!

– Успокойся, Иоанн, тебе так кажется! Поди в свою светлицу и отдохни.

– Мне отдыхать, мне бездействовать?.. Ха, ха, ха!.. Бездействовать тогда, как вся Русь не помнит себя от радости! Прости, мы никогда более не увидимся!

– Куда же ты, племянник?

– В Москву, на пир! – вскричал юноша и проворно выбежал из светлицы; вскоре на дворе раздался топот, и Иоанн быстро промчался на коне своем. Тысяцкий, в нерешимости чтÓ предпринять, остался неподвижен.

Глава III

Беседа стариков. – Всадник. – Недоумение. – Это Иоанн! – Дворецкий купца Собакина. – Тайна разгадана. – Отчаянное предприятие.

В том месте, где мы ныне видим в Москве малую Тверскую улицу, с ее громадными зданиями и чудесною перспективою, оканчивающеюся Триумфальными воротами, во время, описываемое нами, существовала только небольшая слободка, состоящая из нескольких хижинок или так называемых постоялых дворов.

День был жаркий; несмотря на наступившее осеннее время, на небе ни одного ненастного облачка; но жителей слободы, хотя погода была и приятная, не было видно на улице. Лишь только три дряхлых старика сидели пред одним домом на лавочке, занятые разговором, да несколько полунагих мальчишек играли среди дороги, засыпая песком глаза друг другу. Вдали поднималась столбом пыль. Старики, стараясь разгадать причину, обратили на это все свое внимание.

– Я тебе говорю, Андрей Фомич, что это верховой скачет, – сказал наконец один из стариков. – Вглядись хорошенько – разве можно ехать в колымаге, как летит этот сломя голову?

– Полно тебе спорить, дядя Петр, – прервал другой. – Хоть я и не могу похвалиться своими глазами, да все же не твоим чета: ведь я, кажись, целым полугодом тебя моложе.