Маргарита Бургундская

– Знаешь, что я думаю? – продолжала Жуана, немного помолчав. – Я думаю, тебе до смерти хочется меня поцеловать.

– Так хочется, что я даже поспорил сам с собою на пару поджаренных свиных ушей, что поцелую вас. Вот только всё это несерьезно. Ничего подобно со мной и не может случиться.

И Шопен поднял на девушку взгляд, преисполненный отчаяния и восхищения.

Жуана, преодолевая отвращение, которое внушал ей тюремщик, присела рядом с ним, одной изящной ручкой обвила шею, а другую запустила в густую рыжую бороду Шопена.

Тюремщику казалось, что всё это ему снится. Он не осмеливался даже пошевелиться из опасения, что сон пройдет. Весь, с головы до ног, он дрожал.

Внезапно Жуана прошептала ему на ухо несколько слов. Глаза Шопена расширились еще больше, и он пробормотал:

– Как!.. В вашей спальне?..

– Да, – подтвердила Жуана, – и я за тобой приду.

– Сегодня ночью?

– Говорю же, да!

Вновь воцарилась тишина, во время которой Шопен, опустив голову, переваривал обрушившееся на него небывалое счастье. В ушах звенело. Время от времени он украдкой поглядывал на девушку, словно для того, чтобы удостовериться, что она действительно здесь, рядом с ним.

Жуана с беспокойством следила за действием яда, который она влила в это жестокое и наивное сердце. Наконец, убедившись в полной победе, она продолжила немного дрожащим голосом:

– Только у меня будет одно условие.

– Да хоть тысяча! – воскликнул Шопен.

– Хватит и одного, и вот какого: я любопытна, хочу собственными глазами увидеть твою подземную тюрьму. Я с первого же взгляда, Шопен, поняла, что никто в Лувре, даже сам король, не сравнится с тобой по красоте…

Шопен испустил вздох быка, которому на голову опустилась дубина.

– Вот только, знаешь ли, я хотела бы посмотреть на тебя в камерах. Там, при исполнении своих ужасных обязанностей, ты, вероятно, будешь выглядеть именно так, как я тебя представляла…

– Это проще простого, – промолвил Шопен, раздуваясь от гордости. – И… да, это факт, что даже самые сильные, самые храбрые парни не смогли бы справиться с той работой, которую выполняю здесь я.

Жуана вздрогнула.

Но эти слова мрачного тюремщика, судя по всему, лишь придали ей мужества, так как на сей раз вокруг его шеи обвились уже обе ее руки.

– Шопен, – прошептала она, – если ты хочешь, чтобы я тебя любила, если ты хочешь, чтобы я была твоей, ты должен открыть мне дверь камеры номер 5.

Шопен резко дернулся, из груди его вырвался звук, похожий на рычание.

– Невозможно! – мотнул он головой. – Для меня это будет виселица, а может, и что похуже… Нет… отпустите меня… Ко мне! На помощь!

Объятие Жуаны становилось все более и более нежным и страстным, отчаянные «нет» тюремщика – все более и более слабыми…

* * *

– Маргарита! – пробормотал Филипп и, упав на колени, протянул к видению руки.

Жуана поставила в угол фонарь, который передал ей Шопен, оставшийся у двери в камеру. Затем она подошла к молодому человеку и приставила к его губам горлышко фляги, наполненной свежей и чистой водой.

Филипп жадно выпил.

– У меня здесь корзина с едой, – прошептала девушка. – Флягу я вам тоже оставлю. Ешьте и пейте, сколько вам будет угодно, так как завтра я приду снова и принесу вам еще съестного…

Говоря так, Жуана взяла сначала корзину, которую протягивал ей через приоткрытую дверь Шопен, затем флягу и поставила их в угол камеры.

– К сожалению, – добавила она, – Шопен не хочет, чтобы я оставляла вам фонарь, но не падайте духом… а пока ешьте и пейте, утоляйте ваши голод и жажду…

– Маргарита! – пылко проговорил юноша. – Я изголодался лишь по твоим ласкам, я жажду лишь твоих поцелуев и не нуждаюсь в фонаре, так как весь свет для меня – это ты.

Сердце Жуаны застучало сильнее.

– Я не госпожа Маргарита, – сказала она. – Вы меня не знаете. Увы! Да и откуда? Разве вы бы меня заметили?.. Ну вот… мужайтесь… я должна идти…

– Маргарита! – прохрипел Филипп. – Не оставляй меня! Не уходи!

Он схватил руки девушки и судорожно их сжал.

Тут Жуану вдруг осенило. Она склонилась над узником, вгляделась в это сведенное судорогой лицо, в эти блуждающие глаза, и с губ ее сорвался крик ужаса:

– Помешался! Этот бедняга сошел с ума!..

Филипп теперь изливал свою страсть в душераздирающих стонах, к коим примешивались неистовые возгласы радости. Он рассказывал обо всем, что ему пришлось выстрадать.

Страх Жуаны все нарастал, безумец лишь воодушевлялся.

– Успокойтесь, – шептала Жуана, – прошу вас, умоляю… я не королева!..

Внезапно Филипп умолк, посмотрел на девушку более внимательно и сказал:

– Да, вы не Маргарита!..

Луч рассудка осветил, вероятно, в этот момент сумерки его воспаленного мозга, как фонарь Жуаны освещал сумерки камеры, где разворачивалась эта странная сцена.

– Вы должны видеть во мне лишь ее покорнейшую служанку, – продолжала Жуана, – но знайте также и то, что я на всё готова, чтобы спасти вас…

Филипп д’Онэ, казалось, задумался. Он отпустил руки Жуаны.

– Вы хотите помочь мне? – спросил он вдруг. – Что ж, тогда идите и скажите королю Людовику, что я желаю с ним поговорить. Ступайте, скажите королю, что сеньор Филипп д’Онэ желает его видеть!

– Королю! – пролепетала Жуана.