Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Таким образом, она вела ясную, счастливую, уравновешенную, просветленную жизнь, которую круто изменило убийство Генриха IV, случившееся 14 мая 1610 г., на следующий день после помазания Марии. Этот роковой день как раз был днем рождения Маргариты, которая отмечала в Исси свои пятьдесят семь лет, когда до нее дошла эта весть. Не приходится сомневаться, что гибель спутника, благодаря которому началось ее эффектное восстановление в правах, гибель друга, уже не отказывавшего ей ни в чем или почти ни в чем, глубоко ее опечалила. Она вернулась в Париж и немедленно направилась в Лувр, чтобы заверить королеву-мать в своей поддержке. В последующие дни она также заказала у Августинцев, в своем монастыре, молебны за упокоение души короля[588].

Пять лет, которые оставалось жить последней из Валуа, к ее счастью, были отмечены преемственностью, и их облегчило благоволение Марии Медичи. Как напомнит Дюплеи, Маргарита на какой-то миг испугалась, как бы регентство не «попало в руки какого-нибудь из Принцев Крови, с которыми она не имела никаких дел»[589]. Но королева-мать совершила удачный маневр — она сумела перехватить бразды правления, рассчитывая, кстати, в этой сложной игре и на поддержку Маргариты. Впрочем, отношения обеих женщин были в какой-то мере дружескими. Еще до смерти короля Мария вступалась за нее, поддерживая ее просьбы: «Я была бы крайне огорчена, — писала она Сюлли, — если бы у моей сестры Королевы Маргариты появился повод сетовать на меня […], ибо я воспринимаю ее благо и удовольствие, как свое собственное»[590]. Бывшая королева Наваррская сохранит ей верность до конца жизни, даже если не всегда будет одобрять ее выбор.

Так, она поспешила предостеречь Марию, узнав всего через несколько недель после убийства Генриха IV, что женщина, немного ей знакомая, — некая де Коман или д'Эскоман, которую когда-то предлагали ей в услужение, — показала, что была в курсе планов убийства короля, и заявила, что заговор был направлен также против королевы и дофина. Маргарита тогда болела — опять из-за тревоги, в период, когда будущее стало весьма неясным, или уже той болезнью, которая ее погубит? Однако она сама допросила эту женщину и срочно пригласила Марию к себе. Коман была арестована и «обвинила всех самых знатных лиц двора, особенно г-на д'Эпернона», — вспомнит Фонтене-Марёй[591]. Обвинила ли она также, как утверждает он, «королеву и супругов Кончини»? Совсем не исключено: разве не сообщает Летуаль, что «королева-регентша, получив предупреждение, сказала, что это дурная женщина, обвиняющая весь мир, и кто знает, не обвинит ли она в конечном счете и ее саму [Марию]»[592]? Судьи сочли долгом чести выслушать всех, включая д'Эпернона и даже Генриетту д'Антраг… Но они пришли к выводу, что убийца был одиночкой, и приговорили обвинительницу к пожизненному заключению[593].

В последующие месяцы, когда в окружении ослабевшей власти вновь начались интриги, Маргарита осмотрительно придерживалась линии поведения, какую выбрала давно. Она приглашала королевскую семью к себе, радостно принимая дофина и королеву-мать в Исси, в своих прекрасных садах. Она не жалела средств на благотворительность — хотя Мария была не столь щедрой, как покойный король, и снова стали накапливаться долги. В августе она освятила хлеб «в Сент-Этьен-дю-Мон, пожелав почтить своим присутствием праздник в названной церкви […]; она даже собственноручно уложила первый камень в основание портала, который возводили здесь, и дала тысячу экю». Однако, продолжая финансировать все монашеские ордены, она благоразумно дистанцировалась от иезуитов, которые при новом режиме имели большой успех, но подвергались ожесточенным нападкам. Так, в декабре 1610 г. вышел памфлет, направленный против отца Котона, которого и свое время Генрих IV сделал своим исповедником, по политическим соображениям, а Мария, по убеждению, недавно вновь приняла на службу, назначив исповедником юному Людовику. «Иезуиты в ответ на "Литикотон" […] для начала стали вездесущими при короле, принцах, принцессах и при всех, к кому втерлись в доверие и получили доступ. И частности, они предстали […] перед Королевой Маргаритой, каковая, попреки их ожиданиям, приняла их довольно холодно и после весьма сдержанной благодарности сказала, чтобы больше они к ней не являлись»[594].