Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Сразу после расторжения брака Маргариты парижане сострадали ее горю: «Эта бедная королева, как начали называть Королеву Маргариту, написала на эту тему письмо королю, которое вызвало у него слезы…», и это послание, вспомним, обошло весь Париж. Но через пять с половиной лет возвращение королевы и «ее прибытие ко двору, столь внезапное и поспешное, словно она куда-то торопилась, возбудили любопытство и дали немало пищи для разговоров самым разным людям»[629]. Действительно, парижское население, не уловившее, какую политическую цель преследует возвращение Маргариты и в чем состоит для Генриха IV необходимость вступить с ней в тесный союз, который только и мог сделать его потомков законными, стало испытывать противоречивые чувства в отношении этой странной особы, которая в трудное время вернулась к былой роскоши Валуа, поселилась в сердце Парижа и сохраняла наилучшие отношения с бывшим мужем и его новой женой, хотя была разведенной супругой…

Капитал симпатий к Маргарите, несмотря ни на что, ничуть не уменьшился, как показывают следующие два стихотворения, записанные Летуалем через несколько недель после ее возвращения. Первое — текст из двадцати двух стихотворных строк, написанный неолатинским поэтом Беркли и немедленно переведенный на французский:

Теперь я вдова и тем самым замужем;
Я — королева на картине и под стать
Горам, скалам, ужасу, страху,
Которые ныне покидаю. По возвращении я вижу,
В довершение бедствий, что Фортуна велит,
Чтобы я оказывала почести; чтобы, едва прикажут,
Была бы готова прийти; чтобы я подчинялась
Той, которая благодаря мне носит корону!
Чтобы я почитала ребенка, которого сама должна была выносить!

Второе, написанное Барнабе Бриссоном и тоже существующее на двух языках, включает некоторую тяжеловесную игру слов — «На обращенное имя [анаграмму] Маргариты де Валуа: Добродетель сохраняет друга» [Marguerite de Valois: Vertu garde l'ami]; поэт славит добродетель королевы, ее единственную опору в трудный период:

К чему природный цвет лица, к чему красота?
Они внезапно исчезают, как летний цвет.
Но одна лишь добродетель, бессмертная и неизменная,
Навсегда обеспечивает уверенность друзей.
Встреча с Долиной (Val), с твоим перестроенным именем,
Показывает, что твое сердце украшено этим достоинством.
Смелей! и тем самым вознесется в Небо
Цветок, ныне лежащий в низменной Долине![630]

Однако сочувствие королеве вскоре уступило место более откровенному любопытству и даже некоторому неодобрению, которое вызывали как образ жизни Маргариты, так и ее нерушимая дружба с королем. Об этом свидетельствует «четверостишие, составленное какими-то клепотниками» и вскоре приклеенное к ее особняку, бывшей резиденции епископов Сансских:

Как королева, ты должна пребывать
В своем королевском доме;
Как шлюхе, тебе вполне уместно
Жить в жилище попа![631]

В последующие четыре года слухи о делах и жестах королевы Маргариты почти не прекращались. Убийство Сен-Жюльена Дата, тяжба с графом Оверньским, передача ее владений в дар дофину, строительство отеля Августинцев — все это давало пасквилянтам поводы взяться за перо. В 1607 г. по столице ходил памфлет, написанный «неким забавником […], совершившим путешествие в ад и встретившим там много знакомых». Екатерина Медичи обсуждает там с чертом «завещание Королевы Маргариты, каковым последняя делает г-на Дофина наследником. […] "Думаю, она предпочла гарантированное спокойствие глупому упорству, и хорошо сделала"», — говорит королева-мать, имея в виду долгое оверньское затворничество дочери. Потом она беседует с дядей, папой Климентом VII, который советует ей не вмешиваться и дать возможность Маргарите тратить государственные деньги: «Позвольте своей доброй дочери ходить по тюрьмам, по больницам, по приютам, искупая все наши и ее грехи…» Мимоходом автор задевает честь обеих женщин: он приписывает детям Екатерины другого отца, не Генриха II, и намекает, что Маргарита не всегда была мудрой, «найдя в свое время весьма приятным» управляющего делами господ Лотарингцев[632].