Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

В резкости этого памфлета, в его сексуальной и непристойной составляющей нет ничего странного — политическая критика уже десятки лет выражалась в таких формах. Его появление в 1607 г. тоже вызывает мало удивления — известно, что развод и повторный брак Генриха IV породили много конфликтов и даже заговоров. Зато ярость и талант, проявленные здесь (ведь этот памфлет — маленькое чудо в своем жанре), весьма примечательны. Кто же был автором этой диатрибы, пышущей ненавистью? Пальма Кайе? Д'Обинье? Шарль де Валуа? Историки предложили эти имена, и д'Обинье намного более вероятен в этом качестве, чем прочие. Тем не менее ясность в этот вопрос так и не внесена, и он по-прежнему ждет решения.

Другая загадка связана с распространением этого памфлета. Не исключено, что он циркулировал скрытно, по преимуществу в замках гугенотских дворян и противников режима первого Бурбона[635], но Летуаль о нем не говорит, и это значит, что в Париже этот текст вызвал очень слабый резонанс, а то и никакого. Опубликован, даже за границей, он был не раньше 1660 г., и это как будто свидетельствует, что о нем довольно скоро забыли. Тем не менее автор не ошибался, предрекая своему сочинению долгую жизнь: «Этот манифест, который, возможно, проживет несколько веков, однажды сообщит друзьям истины то, о чем я пожелал умолчать». Однако мог ли он предположить, что настанет день, когда его брань примут за евангельские истины, а его политические инвективы по адресу Генриха IV — за честную биографию жены последнего? А ведь историки следующих веков с благоговением отнесутся к изложенным там «сведениям», сочтя этот текст самым надежным из источников.

Во всяком случае, «Сатирический развод» свидетельствует об одном: в начале XVII в. многим казалось, что именно недостойное поведение Маргариты лучше всего оправдывает развод короля Франции с ней, словно бы о политической необходимости, с которой он столкнулся, придя к власти (развестись затем, чтобы иметь возможность зачать законного ребенка и укрепиться на троне), уже забывали. Так, Летуаль в 1608 г. сообщает, что в Париже передают из уст в уста храбрый ответ графа де Шуази Королеве Маргарите […] в защиту чести своей дочери, каковую названная дама из ревности к Бажомону, своему фавориту, с позором изгнала из своего дома, сказав ее отцу, что та никуда не годится и дурно себя вела: "Если бы случилось, что Вы, сударыня (ответил ей граф де Шуази), повели себя так же хорошо, как моя дочь, Вы не потеряли бы корону, которую Вы потеряли"»[636]. Отметим, что подобная эволюция «исторического прочтения» могла быть только на руку еще слабой монархии, даже если принятая версия несколько очерняла и основателя нового режима.

Впрочем, щелкоперы того времени вовсю высмеивали поведение обоих бывших супругов, наперебой клеймя их за «разврат». Так, Летуаль в декабре 1608 г. воскликнул, что «при дворе [короля] говорят только о дуэлях, проституции и сутенерстве; игра и богохульство здесь в порядке вещей; содомия (а это мерзость из мерзостей) распространена здесь настолько, что все так и спешат сунуть руку в гульфик за инструментом, которые они меж собой на их гнусном жаргоне называют Постельными шпагами»[637]. А когда Маргарита в 1609 г. поселилась в отеле Августинцев, в Париже можно было прочесть такой пасквиль:

Будучи уже Венерой лишь по роскоши
И королевой только на картине,
Не имея возможности, по ее мнению,
Жить в Лувре как королева,
Как публичная девка, на берегу Сены
Она поселяется напротив.

Эта старая набеленная святоша,

Чтобы ей все еще поклонялись как идолу,
Строит свой храм на берегу реки,
Дабы во всякий час из Лувра,
Который глядит на нее с другого берега,
Король мог видеть публичный дом[638]…

Итак, королева перестала быть жертвой. На нее распространилась та же ненависть, которую некоторые слои парижского населения испытывали к аристократии, вернувшейся по установлении мира к привычной роскоши и разврату — ведь по представлениям простонародья и бывших буржуа, ставших судейскими, одного без другого не бывает.

Королева входит в историю