Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Но де Ту идет дальше. «Нет души более мстительной, чем женская, — продолжает он. — Эта принцесса, задетая за живое и к тому же растроганная жалобами всех дам, которых оскорбил Ле Га, обратилась к Гийому де Пра, барону де Витто. Два года назад он убил Антуана д'Алегра, сьёра де Мийо, которого Генрих, недавно избранный королем Польши, вызвал из Оверни […]. Тогда он скрывался в Париже, в монастыре Августинцев. Принцесса явилась туда ночью и, найдя человека, привычного проливать кровь врагов, […] своими ласками легко убедила его совершить месть за нее, отомстив и за собственные обиды». После этого историк считает долгом рассказать об этой встрече в деталях: «Она напомнила ему, что после смерти д'Алегра […] один только Ле Га долго возражал против помилования, которого хотели добиться для него. […] Она внушила ему, что тот только и делал, что настраивал нового короля против него [Витто], непрестанно изображая его злодеем, способным, если бы допустили небеса, посягнуть и на своего короля, как уже поразил многих других; что, с другой стороны, он стал в тягость и самому монарху из-за своей невыносимой гордыни; что, как есть основания полагать, Генриха не слишком огорчит его смерть; что, кстати, в конце концов, он [Витто] найдет надежное убежище у Месье, который воспримет как большую услугу тот факт, что его избавили от человека, сетовать на которого у него были и свои причины, и что он [Ле Га] сумел вызвать раздражение у короля». Прежде чем перейти к описанию ловушки, он заключает: «Знатной принцессе, красноречивой и ласковой, было нетрудно убедить человека, который и сам был заинтересован в том, чтобы отомстить могущественному врагу»[641].

Какая «знатная принцесса», кроме Маргариты, могла быть одновременно такой красноречивой, такой тонкой и настолько способной ручаться за герцога Алансонского? Таким образом, де Ту ясно указал, даже если не назвал ее по имени, на первую супругу Генриха IV и ничуть не сомневался в своих утверждениях. Мы уже видели, что ми молва, ни непосредственные современники событий никогда не предъявляли обвинения Маргарите. Мы также объясняли, почему как но логическим, так и по психологическим соображениям на нее практически нельзя возложить ответственность за это убийство. Так что на этом тексте мы задерживаемся не из-за его основного содержания, а из-за двух его феноменов, выдающих его искусственность.

Первый — это обилие деталей, которыми историк уснастил рассказ о тайной ночной встрече, притом, что сам он там явно не присутствовал и очень маловероятно, чтобы ему рассказали о ней. В самом деле, де Ту не был близко знаком ни с одним из главных действующих лиц. Он принадлежал к другому общественному классу, к моменту убийства он вернулся из Италии после долгого пребывания там (он сам пишет об этом в «Мемуарах») и приступал тогда к ученым занятиям в одиночестве, которые займут у него много времени[642]. Ясно, что здесь он свободно фантазирует на тему скрытых намерений «знатной принцессы», какими видит их он. Отметим, однако, что это обвинение не выходит за определенные пределы: слово caressant (ласковый) в XVI в. обычно относилось к словесным ласкам, особо любезному обхождению с целью убедить собеседника. Умение Маргариты обольщать, в представлении де Ту, целиком объяснялось ее хитростью и умом, пусть даже оба эти качества и связаны здесь с легендарным женским двуличием.

Вторая примечательная черта этой реконструкции — неизменное неодобрение, с каким магистрат относится к участию женщин в политической игре. Еще наглядней это видно в другом отрывке, посвященном Маргарите, когда историк говорит о ее поездке во Фландрию. Ее болезнь, — объясняет он, — была предлогом, чтобы не ехать к мужу в Наварру. Отпускать ее ни в коем случае не следовало бы, по его мнению, «но так как она всегда воспитывалась при дворе, где королева ее мать давала ей много свободы», она сделала то, что собиралась. Встретившись с доном Хуаном, она составила с ним заговор, чтобы угодить Гизам, а потом ее использовали как ветреницу, поскольку она была ветреницей. «Так что, — заключает он, — вся цель этой принцессы состояла в том, чтобы снова разжечь в королевстве смуты и тем самым получить благовидный повод остаться при дворе»[643]. Этот отрывок, кстати, переполненный ошибками, — всего лишь один из многих, где выявляется основная мысль этого магистрата: женщины в политике — чрезвычайное зло. Вместо того чтобы оставаться на своем месте, то есть в стороне, они из прихоти, «в отместку» (это слово встречается часто) вмешиваются в то, чего не понимают, и путают все карты. Они причиняют вред не только действиями, но и примером, который подают другим, и своей способностью поддерживать это ненормальное состояние надолго — так, своей неприличной свободой Маргарита была обязана Екатерине.