Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

В те же годы взялся за перо, чтобы опровергнуть пропаганду власти, и другой видный политик — маршал Бассомпьер. Его «Замечания на "Жизнеописания Генриха IV и Людовика ХIII Дюплеи» содержат внимательный анализ ошибок либо глупостей Дюплеи, которые он отмечает почти все подряд и скрупулезно опровергает; но книга также показывает, какой гнев испытывал маршал, читая эту официальную историю, — он то и дело клеймит историографа за бесхарактерность, называя даже «животным» и «невеждой». Так, браня Дюплеи за высказывание о «нежданном приезде Королевы Маргариты» в Париж в 1605 г., он приходит в ярость: «Ты бессовестный лжец — ведь мало того что ее приезд был приятен [королю], но [король] несколько раз уговаривал ее, прежде чем она соизволила согласиться». И в ее приеме не было ничего скандального: «Король отправил для ее встречи в Мадрид (Мадридский замок] господина де Вандома в сопровождении господина де Монбазона и знатнейших вельмож, а когда она прибыла в Лувр, король вышел ее встречать на середину двора, а королева — к подножью главной лестницы». Бассомпьер не принимает также оправданий Дюплеи: «Каким бы негодяем ты ни был, но когда тебе поручили очернить государыню, чей хлеб ты ел, — как мог ты на это согласиться?» Наконец, он обращает внимание на противоречия в некрологических «похвалах» в последнем томе, особенно насчет пристрастия королевы к возвышенной любви: «Ты сам опровергаешь всю грязь, какую писал в предыдущих книгах, где измышляешь и прочие мерзости, внушающие ужас». И заключает на этот счет: «Ты хвалил лишь затем, чтобы хулить»[681].

Бассомпьер, который был одним из ближайших друзей Генриха IV с конца XVI в., считает нужным опровергнуть и еще одно ложное утверждение — о мнимой ненависти Маргариты к супругу, о которой историограф не уставал твердить. «Эта скотина несколько раз это повторила, а ведь и тот, и другая давали понять, что когда-то были очень влюблены друг в друга, и я слышал, как они оба говорили об этом между собой; […] он женился на нее не против ее воли, она была очень этим довольна». Что касается претензий историографа на то, чтобы своей прозой развеять мнимую ложь в «Мемуарах» королевы, то маршал отметает эти претензии одной фразой: «Какое оскорбление она могла нанести этому великому королю, который был для нее защитой, не говоря уж о том, что питал к ней привязанность — он это выказывал открыто и кичился этим!»[682] Эти уточнения, отмеченные печатью здравого смысла, не будут опубликованы при жизни маршала — их не пропустит цензура. А когда его произведение выйдет в свет, в 1665 г., шум вокруг «Истории» Дюплеи будет уже забыт — мало кто из историков ее прочтет.

Новые мемуары, новые исторические труды

Совсем другая судьба ждала «Письма» барона Бусбека, вышедшие в 1632 г. Действительно, послания бывшего посла императора Рудольфа II, несмотря на то что их предпочли издать на латыни, сразу же вызвали большой интерес. Ведь основная их часть относится к периоду, когда дипломат жил среди турок. Письма привлекали читателя как рассказы о путешествиях, где автор, проявляя определенный талант, описывал нравы, религию, культуру народа, который для последующих поколений будет олицетворять восточную экзотику. Однако в третьем томе, посвященном французским делам, два письма касаются оскорбления, нанесенного Маргарите в 1583 г. С присущей ему склонностью к ярким образам дипломат утверждал, что даже «Африка никогда не была более обильна чудесами, чем нынешняя Франция», и приводил рассказ о «сцене», случившейся «при всем дворе» с участием короля и его сестры, — сцене, которую мы уже имели повод упомянуть, усомнившись в ее публичном характере. Бусбек охарактеризовал ее как «комическое происшествие»[683]. Во втором письме он утверждал: главной причиной, почему Генрих III так поступил, было подозрение, что его сестра организовала убийство курьера герцога де Жуайёза, причем барон истолковал эту интерпретацию как проявление паранойи короля. Читатели 1632 г. и следующих лет, знакомые с этими переговорами по текстам Дюплесси-Морне, д'Обинье и Пибрака, должны были отнестись к этим утверждениям барона — любителя экзотики с некоторой осторожностью, тем более что одно из этих писем датируется концом августа (то есть было написано через месяц после события), а второе — декабрем… Тем не менее потомки с удовольствием подхватят и разовьют эту версию оскорбления.