Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

В 1666 г. появился сборник воспоминаний Жозефа Жюста Скалигера «Скалигераны», напечатанный на латыни. Этот ученый протестант, уроженец Ажена и большой друг магистрата де Ту, жил до 1589 г. в Пуату, потом — в Турени, а в 1593 г. эмигрировал в Лейден. Его «Остроты, приятные встречи и разумные и ученые замечания», как их представит французское издание 1695 г., содержат некоторые сведения о Маргарите, а именно о ее бегстве в Ажен и жизни в Юссоне, о чем ученый, вероятно, знал лишь понаслышке. Там можно прочесть: «Она не ест ничего, что не попробовали бы ее фрейлины, — настолько она боится, что ее отравят»; или же: «Она очень толста, и, говорят, у нее никогда не было детей»; или еще: «Она пошла в деда, любит остроумцев и ученых людей, [она] щедра, учена и обладает многими королевскими добродетелями, в большей мере, чем король». Отмечена и ее религиозная деятельность: она «очень любит иезуитов, это она привела их в Ажен и содержит их там; теперь они в Пуатье». Однако в этих высказываниях, имеющих вид диалога двух молодых студентов, «мужского разговора», очень часто проскальзывают грубости, выдавая традиционную неприязнь клерков к женщинам, особенно к влиятельным. Так, в Ажене Маргарита «слишком любила покомандовать»; в Юссоне «ей на…ать на жителей обоих нижних городов. Она свободна; она делает, что хочет, держит людей, каких хочет, и выбирает их». Что до Екатерины, то автор сравнил ее с «перекупщицей с площади Мобер»[701]…

Такой набор не самых лестных заявлений оставил глубокий след в умах повсюду, кроме аристократической среды, которая, похоже, одна осталась к нему невосприимчивой. Так, отец Лемуан, который в 1640-е гг. выступал как апостол сильных женщин, в 1665 г. упомянул королеву в своих «Поэтических беседах и письмах». В одной из глав, названной «Утешение для Эндоксы [Евдокии]», он, желая показать, что «во все времена Красота, Добродетель и само Величие терпели обиды со стороны Клеветы и Фортуны», приводит пример Маргариты:

Этот другой прекрасный Цветок с древа Валуа,
Древа, с коим умерло имя стольких отважных королей,
Маргарита, для которой цвело столько лавров,
Для которой музы уготовали столько венков,
Узрела, что венки и лавры засохли на ее челе,
Претерпела роковой удар, из-за коего с них осыпались лилии,
И царственный обруч, каковым ее увенчала,
В беспорядке и суматохе, слишком поспешная свадьба,
Разбитый тем же ударом, пал ей под ноги,
Оставив ее подобной дереву, облетевшему от ветра…
Супруга без супруга и королева без королевства,
Зыбкая тень прошлого, великий и благородный призрак,
С тех пор она влачила то, что осталось от ее судьбы,
И даже ее имя умерло раньше ее смерти![702]

Хотя о королеве теперь уже снова можно было говорить свободно, Лемуан так и не сумел восстановить ее истинный образ, который несколько десятков лет уродовали клеветники. Пусть даже он видел в ней «прекрасный Цветок с древа Валуа», но описал ее прежде всего как жертву рока, слишком рано выданную замуж, лишенную трона, оставленную супругом, равно как и судьбой. Подобная интерпретация явно не совсем верна, если вспомнить, что в последние пятнадцать лет жизни Маргарита эффектно вернула себе прежнее положение, а уж последняя строка — и вовсе очевидная ложь. Может быть, отец иезуит выбрал такой угол зрения, потому что чувствовал, что в атмосфере враждебности, в которой он писал, только так и можно было воспеть память прежней покровительницы его ордена? Или он таким образом внес свой вклад в идейное течение, допускавшее уважение к знатным дамам лишь в случае, если они принижены? Несомненно, в какой-то мере верно и то и другое. Возможно, виной такого откровенного искажения стал все тот же политический оппортунизм, который не позволил автору вспомнить о Маргарите и о Марии Медичи еще в его знаменитой «Галерее сильных женщин».

Мода на аристократические мемуары