Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Наиболее интересно, несомненно, то рассуждение, в котором автор пытается проследить, как менялось место, занимаемое женщинами, в течение двух предыдущих веков. Действительно, при этом особенно бросается в глаза снижение их статуса: «Шестнадцатый век, когда этот вопрос [Спор о женщинах] возник и бурно обсуждался, возможно, был для женщин самой блистательной эпохой. С тех пор произведений, написанных в их честь, стало намного меньше. Эта разновидность всеобщего воодушевления, побуждающего к серьезной галантности, несколько пошла на спад». Тома связывает этот феномен с угасанием рыцарства и с тем, что общество стало гораздо более неоднородным, подчеркивая, какие негативные последствия эти перемены повлекли за собой для женщин, которые «при Людовике XIV были вынуждены чуть ли не прятаться, чтобы получить образование, и краснеть за свои познания». И упадок продолжается: «В этом веке похвал женщинам стало меньше, чем когда-либо». Эти соображения сопровождаются довольно суровыми суждениями о мужчинах-литераторах: пусть даже их сочли воплощением прогресса, но на самом деле они, на взгляд автора, сыграли довольно неприглядную роль. Это относится к Мольеру, гениальному театральному деятелю, но плохому живописцу нравов, как пишет Тома, упрекающий его за поверхностный антифеминизм и за осуждение ученых женщин в эпоху, когда последним и так было трудно удовлетворить столь законное желание [учиться]. Это же относится и к Буало, который не находил ни одну женщину достойной уважения, хотя имел дело с весьма выдающимися. Наконец, автор критикует издержки самого классического XVIII века в целом: «Под воздействием Просвещения взгляды становятся холодными»[750].

Несомненно, это одно из самых тонких исследований эволюции, какую претерпело место женщины во Франции со времен Возрождения. Однако очевидно, что даже этот проницательный ум не связывает их судьбу со статусом аристократии. «Женщины» достойны сожаления как изолированная группа, которая выглядит обреченной из-за неумолимого прогресса Разума и Умеренности. Возможно, они воплощали ностальгию по былым временам, но тогда, во второй половине XVIII в., они уже не воспринимались как часть мира, который противостоит другому миру; в их закате не видели один из видимых признаков заката целого общественного класса, в их «упадке» не усматривали предвестие другого упадка — а ведь тот был уже очень близок.

Интерес к женщинам как к группе можно обнаружить также в «Исторических и критических воспоминаниях и анекдотах о королевах и регентшах Франции» Дрё дю Радье. Это произведение включает длинную статью о Маргарите, автор вдохновляется ее книгой и при написании раздела, посвященного любовницам Генриха IV: ведь здесь наряду с королевами (хоть и после них) описаны и королевские фаворитки, образуя смесь, очень показательную для состояния умов тех, кто изучал тогда объект под названием «женщина». Автор, прочитавший многих историков, которых у нас был повод процитировать, и во многом вдохновлявшийся «Мемуарами» королевы, довольно критически отнесся к обвинениям, выдвинутым против нее, по крайней мере к тем, которые относились к периоду ее молодости. Он поставил под сомнение ее кровосмесительные связи, как и ее виновность в убийстве Ле Га. Он переосмыслил некоторые факты, уверяя, например, что союз брата и сестры после Жарнака был, несомненно, инспирирован Екатериной, как и ссора между ними через несколько лет, поскольку их дружба, возможно, начала внушать опасения королеве-матери. Он сомневается и в том, что королева плела интриги в Нераке: «Не считаю, что похождения этой монархини во время этой поездки в Гасконь надежно подтверждены»[751].

Это довольно сдержанное суждение, где женщине-политику почти не остается места, соседствует и с определенным восхищением писательницей. Так, сопоставляя утверждение Маргариты, что в 1574 г. она взялась защищать мужа, и документ, изданный Ле Лабурёром, автор находит, что, «если записка, которой пользовался король Наваррский, действительно принадлежала перу королевы его жены, это превосходный текст». Что касается «Мемуаров», они квалифицируются как «изящная и мастерски написанная апология», и в подтверждение ее блестящего стиля еще раз приводится письмо королевы королю, написанное на другой день после их развода. Тем не менее Дрё дю Радье остается в плену у предшественников и так же, как они, охотно отступает от исторической строгости. Пусть «Сатирический развод» для него — «самая кровожадная сатира на Королеву Маргариту, когда-либо опубликованная», он берет оттуда материал как из «пасквиля того времени». Он, в частности, воспроизводит легенду о головах казненных любовников, как и оскорбительную версию жизни королевы в Оверни. На него, несомненно, повлияли и другие слухи, по-прежнему ходившие: «Уверяют, что [любовное] похождение д'Юрфе [с Маргаритой] было выведено в его романе ["Астрея"] как любовь Галатеи и Линдамора»[752].