Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Эта критичность проявилась и во многих других случаях. «Не знаю, — восклицает, например, Монже, — откуда г-н де Варийяс взял, что Генрих II "велел ей благосклонно смотреть [на будущего герцога де Гиза], которого назначал ей в мужья"», и подозревает, что тот выдумал эту подробность. Он приводит версию убийства Ле Га, выдвинутую де Ту, но лишь затем, чтобы, опираясь на Летуаля, оспорить ее: магистрат, — объясняет он, — был слишком склонен верить «в преступления, в каких обвиняли принцев и придворных». Он отметает обвинение в кровосмесительной связи с Франсуа: причиной этих россказней могло быть воодушевление, с каким она говорила о брате. Что касается Генриха, то, конечно, она завидовала ему, но по причине неодинаковой любви, какую питала к ним Екатерина. А в 1582 г. она не хотела возвращаться ко двору, ведь она уже продала свой дом рядом с Лувром; таким образом, на возвращении настаивала Корона. Монже также выражал большое восхищение литературным творчеством королевы. Упоминая о путешествии во Фландрию, он восклицал: «Насколько пыл и интерес, которые она вкладывает в свой рассказ, отличаются от холодных гипербол большинства путешественников ее века!» Точно замечено, что сам Монтень несравним с Маргаритой. Какая жалость, — добавляет он, — что эту «особу, глубоко разбирающуюся в политике», не пригласили «на достойную ее сцену!» и тот факт, что «Мемуары» обрываются, тоже побудил его высказать хвалебное суждение — правда, под влиянием Варийаса: «Изящество, с каким они написаны, пылкость стиля при повествовании, знание человеческого сердца, о котором они свидетельствуют повсюду, и частичное описание интриг при дворе Генриха III — все это приумножает наши сожаления»[755]. Наконец, в доказательство таланта Маргариты, а также во исполнение своего долга историка Монже после биографии королевы приводит семь ее писем, в том числе три неопубликованных, и, главное, «Оправдательную записку» 1574 г.

Однако биограф не всегда неизменно выдерживал этот курс, и ему тоже случалось уступать легенде: Карл ударил героиню по голове в день свадьбы, чтобы она кивнула; в Варфоломеевскую ночь она спасла мужа; а Ла Моль, умирая, препоручил себя «милостям королевы Наваррской и дам». «Историки добавляют, что обе дамы ночью похитили их головы», — отмечает он, приравнивая «Развод» к историческим сообщениям и не пытаясь учитывать влияние этого памфлета на своих предшественников, хотя это было бы легко определить по датам публикации. Такое смешение сильно повредило и описанию всего оверньского периода. Иногда утверждения историка даже граничат с фальсификацией: «Надежные Мемуары, — утверждает он, например, — […] уверяют, что герцог де Гиз […] усердно ухаживал за ней до самой ее свадьбы с принцем Наваррским…» Однако это один из редких случаев во всей биографии, когда он не приводит источники. Впрочем, похоже, Монже не понимал в тот период, когда писал, какие выводы следуют из его логики в разных рассуждениях о женщинах и, в частности, о Маргарите. В целом он защищал ее, но не раз солидаризировался с суждениями Анкетиля, очень к ней неблагосклонными и не слишком основательными. Он поддерживал ее, но при этом осуждал ее мать, «осыпанную заслуженными проклятиями потомства». Он сожалел, что она не сыграла в истории более видной роли, но при этом яростно нападал на Брантома за то, что тот выступил за отмену салического закона[756]… Для этого благожелательного историка Маргарита была объектом исследования, но не предметом для размышлений.

Падение старого порядка и поражение знатных дам

Французская революция положила конец этому зыбкому промежуточному состоянию. Знаменитые женщины Старого порядка, уже ранее пострадавшие от историографии, которая все больше впадала в амнезию и женоненавистничество, после победы буржуазного идеала были осуждены сразу по двум статьям: за принадлежность к полу Евы и за принадлежность к гибнущему привилегированному классу. Эта волна ненависти подхватила и Маргариту — одновременно как женщину, которая посмела выйти за пределы, поставленные супруге, и как образец зловредной королевы, прабабку той, против которой тогда были направлены все атаки, то есть Марии-Антуанетты.