Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Маргарита, «достойная дочь Медичи», естественно, занимает в этой истории видное место. Обращаясь к самым несерьезным текстам в поисках самых оскорбительных сплетен, Прюдом повторяет глупость Анкетиля, вновь делая Ла Моля и Коконнаса «фаворитами Маргариты Наваррской и герцогини Немурской, хотя это отличие они делили со многими другими». Впрочем, королева «тысячу раз перешла все границы в своей распущенности», «демонстрируя постоянство разве что в разврате». В Спа она провела «бесплодные и жалкие переговоры». При этом всем, однако, она совершила всего одно преступление — убийство Ле Га, вызвавшее ироническое восклицание автора: «Какой избыток добродетели!» и исторический оппортунист, упоминая преследования, каким подверг сестру Генрих III, открыто показывает, о каком обращении с этими узурпаторшами мечтает: когда король «с удовольствием унижал ее, — пишет он, — он всего лишь использовал право, какое всякая женщина, когда она забывается, предоставляет мужчине, которому отдалась»[761].

* * *

Итак, более ста лет систематической работы, подрывавшей легитимность власти знатных дам, вылились в целый ряд умерщвлений: умерщвление Маргариты и ей подобных, чисто символическое; умерщвление Марии-Антуанетты и других «врагинь», вполне реальное; и, до кучи, умерщвление, одновременно социальное и политическое, всего женского пола, поскольку режимы, декретировавшие французам новое равенство, лишили этот пол всех политических прав. Действительно, революционеры как наследники Просвещения пошли дальше философов и их предтеч, которые столько не требовали. Они не только изъяли женщин из определения «гражданина», но отрубили головы как королю, так и его супруге и отправили на гильотину тысячи аристократок. Ушли в прошлое не только «варварские» времена, когда царили знатные дамы, — рухнула вся монархическая система.

В этой буре Маргариту извлекли из чистилища, куда она попала уже давно, лишь затем, чтобы осудить еще яростней. Оставленная равными себе на произвол судьбы, осужденная адептами Разума, забытая романистами, ставшая достоянием одних только историков, которые привыкли считать главным источником сведений о ее жизни «Сатирический развод», королева сделалась одним из символов всего того, что ненавидело общество, появившееся на свет в 1789 г. Однако официальный запрет, введенный революционерами для нее и ей подобных, не означал, что женщины простились с Нацией. Напротив. Если Олимпия де Гуж и мадам Ролан де Ла Платьер взошли на эшафот, одна — за то, что хотела «быть государственным мужем», другая — за забвение «добродетелей своего пола»[762], если в фундамент демократии почти на два века было заложено исключение половины человеческого рода из политики, то дискуссия об отношении между полами, было затихшая после окончания Спора о женщинах, возобновилась на новых основах. Что касается памяти о знатных дамах, игравших при Старом порядке столь важную роль на общественной сцене, то эта память отнюдь не стерлась, а приобрела новую значимость по восстановлении спокойствия.

Глава IV. Рождение королевы Марго (1800–1914)

Шок, вызванный революционным переломом, вызвал с первых лет XIX в. новый интерес к истории, который, возможно, не имел прецедентов и сохранялся в течение всего столетия, причем три новых потрясения в этом веке всякий раз оживляли этот интерес. Пылкие споры об интерпретации Революции, о глубинном смысле истории, а также о том, как о ней надо писать, подпитывали тогда активную интеллектуальную деятельность в сфере исторических изысканий, которым способствовали систематизация национальных архивов, основание Национальной школы хартий и появление все новых научных обществ. Интерес к истории то и дело подогревался также впечатляющей издательской активностью — публикацией документов прошлого, переизданиями мемуаров, масштабными выпусками писем и сочинений известных суверенов и т. д. Тогда в изобилии стали появляться статьи и книги, посвященные Маргарите, и хотя из ее текстов почти ничто не было опубликовано, «Мемуары» вновь стали регулярно переиздаваться.

Тем не менее, XIX век, великий архивист, почти не внес собственного вклада в постижение социальной и политической роли женщин в эпоху Возрождения. Он унаследовал от второй половины века Просвещения больше, чем ему казалось, он обращался к накопившимся рассуждениям и систематизировал их. Однако на содержание этих массовых исторических исследований весьма вредное влияние оказывали два новых фактора: первым было возрождение беллетристики, требующей «местного колорита», которая, не довольствуясь свободным полетом воображения, вторгалась в историческую сферу, вторым — обострение социальных противоречий, пришедшееся на этот период, и зарождение феминистского движения, которое отныне почти не претерпит спадов, породит самую главную полемику — о разделе политической власти, и в течение всего века будет поддерживать особый интерес к истории женщин.