Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

На самом деле это произведение, пролежавшее под спудом почти два века, заинтересовало ценителей еще пятнадцать лет назад. Это был набор портретных зарисовок, написанных в хлесткой манере на основе воспоминаний, пересказанных разговоров, острот, скандальных подробностей, где не обошлось без сплетен, но были и метко схваченные черты — во всяком случае, когда речь шла об эпохе, знакомой автору. Ведь друг маркизы де Рамбуйе, родившийся в 1619 г., начал записывать свои «Занимательные истории» только около 1657 г., и все его портреты современников Генриха IV оказались сильно искаженными. Это относится, в частности, к статье, посвященной «Королеве Маргарите», куда попало немало ложных слухов. (Возможно, Таллеман тем охотней им верил, что был не из аристократов.) Среди нелепостей, который он принял на веру, было, в частности, приписывание королеве маленького либертинского диалога, опубликованного в 1642 г., который у нас уже был повод упомянуть: «От нее сохранилось сочинение под названием "Плохо обставленный уголок спальни", по которому можно судить, какова была ее особая манера письма»[768].

Продолжение этого текста едва ли более реалистично: «Она носила большие фижмы со множеством карманчиков, в каждом из коих находилась коробочка с сердцем усопшего любовника; ибо когда кто-то из них умирал, она тотчас же заботилась о том, чтобы набальзамировать его сердце. Фижмы эти она каждый вечер вешала на крюк за спинкой кровати и запирала на замок». Таллеман также описывает женщину, которая «ужасно растолстела», предпочитала старомодные наряды, держала «высоких белокурых ливрейных лакеев, которых время от времени подстригали», чтобы сделать ей новый парик, потому что она «рано облысела». Впрочем, склонность к галантным похождениям была единственным преступлением этой старой причудницы: «Если не считать ее безудержного стремления к любовным утехам, она была весьма благоразумна», — сообщает автор, после чего упоминает ее отказ разводиться в пользу Габриэли, ее высокую образованность, ее острый язык и здравомыслие. Наконец, он пересказывает последний анекдот о ней — столь же смешной, на его взгляд, как и все остальные: якобы в молодости, когда ей не давал покоя поклонник, желавший умереть у ее ног, Маргарита избавилась от него, дав ему то, что он принял за яд, по что было всего лишь «сильно действующим слабительным»…

Читатели XIX в., падкие на галантность, но весьма мало склонные смеяться над подобными скатологическими шутками, которые так ценило Возрождение, эту историю забудут. Они не запомнят и того, что в целом суждение Таллемана было скорей положительным. Зато скабрезные подробности и обидные описания, напоминавшие как легенду, какую излагал «Сатирический развод», так и замечания Летуаля о зловещих вкусах последних Валуа[769] — получили наилучший прием. В самом деле: приобретя широчайшую популярность, «Занимательные истории» будут с 1835 по 1875 г. переизданы семь раз, приучая публику к этому нелепому и малопривлекательному образу королевы.

В том же 1834 г. Кембер и Данжу также начали публиковать или же перепечатывать в своих «Любопытных архивах из истории Франции» многие документы, относящиеся к XVI в. Там были памфлеты, как «Пробуждающий французов» или «Сатирический развод», документы по процессу Ла Моля и Коконнаса, в том числе «Оправдательная записка короля Наваррского», другие документы о переговорах Дюплесси-Морне по делу об оскорблении, часть писем Бусбека, «Речь, обращенная к королю Генриху III» Пибрака, «История любовных похождений великого Алькандра», извлечения из «Дневника» Эроара и т. д. Публикация, значительная по объему, почти не имела научного характера. Документы выкладывались без изменений, один за другим, критический аппарат был сведен к минимуму — несколько строк представления для каждого текста, редкие примечания. Настоящий автор «Оправдательной записки короля Наваррского» опознан не был. Роман принцессы де Конти «ради ясности» подправили, имена героев заменили на настоящие. В новом переводе писем Бусбека, сильно отличающемся от перевода 1748 г., усилилась уничижительная окраска: «любовные интриги этой принцессы» стали «ее интригами и распутством», перечень ее «поклонников» — перечнем ее «любовников», а к одному письму добавилась фраза: «[король] обвинил ее в том, что она родила сына от внебрачной связи»[770]. Тем не менее к этой «сумме» еще долго будут обращаться историки в поисках источников эпохи.