Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Если этот эрудит обошел молчанием политическую и культурную роль, сыгранную Маргаритой, то ее любовную жизнь он упоминал неоднократно — не приводя факты, а уснащая текст намеками. Так, он восклицает: «Мне понятно, что есть резонные основания сомневаться в ее добродетели; но если бы кто-то поставил под вопрос ее ум и литературные заслуги, я бы его не понял». Представляя письма, адресованные Шанваллону, он так оправдывается за то, что объединил их: они «образуют переписку, совершенно особую по содержанию и форме, между Маргаритой и ее любовником, я имею в виду — одним из ее любовников». Наконец, он извиняется, что не смог включить в это издание «Плохо обставленный уголок спальни», упомянутый в публикации «Занимательных историй» Таллемана де Рео, — этот «остроумный диалог, где Маргарита, сначала расхвалив в прециозном стиле идеальные утехи платонической любви, не может убедить собеседника и в понятном отчаянии наконец отбрасывает свои теории».

Несколько строк, посвященных этому короткому тексту — который Гессар считал тогда неизданным и на поиски которого потратил немало сил, как сообщает сам, — очень наглядно показывают ханжескую атмосферу, царившую в XIX в. в ученой среде. Эти люди, претендуя на «солидность» и «серьезность», проповедовали женщинам добродетель, но охотно наслаждались отступлениями от этого правила, особенно когда были уверены, что вокруг «все свои». «Вывод из этого небольшого сочинения, живого и самую малость вольного, мог бы отпугнуть некоторых читателей и прежде всего некоторых читательниц. Это сдерживало; потом, подлинность этого произведения тоже способна вызвать сомнения, хотя есть некоторые причины верить в нее. Это стало поводом последовать пословице "сомневаешься — воздержись", что я и решил сделать, однако не отказываясь от идеи опубликовать отдельным изданием эту своеобразную исповедь Королевы Маргариты или, если угодно, остроумный памфлет какого-то отвергнутого поклонника» — странная и довольно сомнительная альтернатива, ведь две этих гипотезы противоречат друг другу. На самом деле публикации этого текста воспротивилось Французское историческое общество, как станет известно позже.

В конце концов, достоинство позиции Гессара состоит в ее ясности. Ведь она лишь выражает чувства всех остальных издателей Маргариты, не признававших за королевой талант и подвергавших ее творчество настоящему критическому рассмотрению. Их сдержанность и даже неодобрение роли, которую могла играть такая женщина, у одних выразилась в недостатке серьезности [при подготовке издания], у других — в принижении значимости текстов, которые они представляли, и у всех — в осуждении чувственности, которая их тем не менее манила… Однако читатели полюбили эту героиню, так что приходилось регулярно вновь предоставлять им текст этих «Мемуаров», а по возможности и другие.

Королева Маргарита как героиня поколения романтиков

Действительно, Маргарита де Валуа в 1830-е гг. вызывала такой интерес, что вышла далеко за пределы так называемых «серьезных» жанров, став персонажем художественной литературы. Выбился ли это на поверхность поток, в XVIII в. еще протекавший под землей, или это стало результатом призывов пофантазировать о последней королеве Наваррской, какие с 1789 г. делали историки? Во всяком случае, в первой половине XIX в. прежняя тенденция сменилась полностью противоположной: за несколько десятилетий героиню истории вытеснила героиня беллетристики, и королева — благодаря либреттистам и романистам — стала во Франции одним из самых популярных персонажей. Правду сказать, поэтов, романистов и музыкантов вдохновляла не одна только Маргарита. У поколения романтиков страстный интерес вызывали весь XVI век и его королевы, образы которых они и воскрешали, в том числе весьма мрачные и зловещие. Шиллер описал Марию Стюарт («Мария Стюарт», 1801) как возвышенную героиню, обуреваемую самыми безумными страстями, Вальтер Скотт создал ее апологию в «Паже Марии Стюарт» (1820) [в русском переводе — «Аббат»], Виктор Гюго посвятил драму Марии Тюдор («Мария Тюдор», 1833), Бальзак в 1828 г. начал роман о Екатерине Медичи, а Доницетти восславил Анну Болейн («Анна Болейн», 1830) и Марию Стюарт («Мария Стюарт», 1834)… Эти могущественные женщины, вытесненные из реального мира, триумфально вернулись в воображаемый мир людей первой половины XIX в.

Один из первых следов воскрешения Маргариты в качестве литературного персонажа надо искать не в романе, а в альманахах, где долгие годы после Революции печатались тексты песен. Действительно, в томах «Певца Граций» за 1819 и 1821 гг. можно найти два стихотворения, где она фигурирует. Для первого, озаглавленного «Паж Королевы Маргариты», в качестве автора текста указан некий Эдуэн, а автора музыки — Жером де Моминьи. Означенный паж, по имени Оливье, жалуется на суровость, какую проявляет к нему повелительница: