Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

В 1971 г. Ив Казо осуществил новое издание «Мемуаров», не выходивших с 1920 г., если не считать злополучное издание двух текстов в 1968 г. Биограф Генриха IV предпочел объединить «Мемуары» с «Оправдательной запиской», шестью десятками писем (взятых у Гессара без исправления грубейших ошибок) и «Плохо обставленным уголком спальни», представленным как «очаровательная сатира Маргариты на саму себя». Сомнения в атрибуции этого текста не упомянуты, о существовании «Ученого и тонкого рассуждения» нет и речи, как и о стихах. Если издательский выбор сам по себе показывает пределы, далее которых реабилитация не заходила, то вступление проясняет, какие предубеждения легли в основу этого выбора: «Прелестная женщина, пылкая любовница, просвещенный ум, душа, разрывавшаяся между телесными страстями и духовными чаяниями, писательский темперамент, — вот автор "Мемуаров"». Конечно, это далеко от оскорбительных высказываний какого-нибудь Бретона и даже от уничижительных инсинуаций Марьежоля. Но Жанна д'Альбре «изображает из себя свекровь», Екатерина — «одновременно демоническая самка, искусный политик, невыносимая мегера и трогательная мать», а Маргарита — не более чем «орудие сближения своего мужа и своего брата». Исторический контекст достаточно верен, портрет достаточно хвалебен, тон достаточно строг, но королева — прежде всего женщина, сумевшая преодолеть опасности своего времени, «потому что у нее были удивительные источники энергии: ум и любовь»[896]. В следующем году Альбер Делорм похвалил издание, которое только что выпустил Казо. Это «превосходный текст XVI в., представляющий собой историческое свидетельство», — комментирует критик, прочитавший его, должно быть, не очень внимательно: ведь он отмечает, что «Мемуары» — «довольно короткие, поскольку рассматривают период 1570–1592 гг.»[897]. На этот раз лишних десять лет!

Поскольку феминистское возбуждение конца шестидесятых создало новый идеологический контекст для размышлений о жизни женщин, то вслед за переизданием «Мемуаров» вышло несколько биографических работ, сначала за Ла-Маншем, потом во Франции. Прежде всего это книга англичанки Шарлотты Франкен Холдейн 1968 г. издания — исследование, сравнительно хорошо документированное в фактическом плане, но скучное, без собственной точки зрения и проблематики, без определенных позиций. Холдейн пересказывает жизнь королевы, обращаясь чаще всего к ее «Мемуарам» и письмам, иногда к высказываниям четырех-пяти современников и некоторых историков начала XX в. Она упоминает сплетни, не уточняя, откуда они брались, и опровергает худшие из них, опираясь только на здравый смысл. Похоже, она не видела иной логики в биографии, которую описывала, кроме одной: королева была «великой любовницей». Впрочем, Холдейн нашла, что «нимфомания, которую она [Маргарита] не скрывала в последние годы жизни, дала ее врагам некоторые поводы для злословия», и первой заявила, что лакуна в «Мемуарах» при описании свадьбы сделана сознательно: королева хотела довольствоваться «описанием своей личной победы»[898].

После нее во Франции в 1972 г. вышла книга Филиппа Эрланже «Королева Марго, или Мятеж». Если заголовок обещал некоторое переосмысление образа (конечно, анахроничное), то содержание работы было классическим: Эрланже опирался на Марьежоля, упрощая его и пересказывая в шутливой форме. Глава, повествующая о дипломатической миссии в Спа, озаглавлена «Комический вояж», а та, которая рассказывает о возвращении королевы и о ее дальнейшей жизни в Париже, — «Опять любовь и смерть». В заключение он очень оригинально характеризует героиню как «жертву своей эпохи, эпохи языческой и фанатической, лишенной морали и сострадания, до безумия предававшейся неистовству жизни»[899].

Через два года Эрик Рассел Чемберлин предложил новую биографию королевы, отказавшись, к счастью, от клички Марго, но многое взяв у Марьежоля. Действительно, в этом сравнительно серьезном американском исследовании можно найти большинство обвинений, которые по адресу королевы сделал французский историк: в самомнении («как все импульсивные и безалаберные люди, она считала себя рассудительной и хладнокровной женщиной»), в лживости («она отделывалась полуправдой, за которой скрывалась ложь в чистом виде»), в «истерии», в бесполезном политиканстве (путешествие в Спа — единственный эпизод, когда ей «удалось направить свой сильный ум и свою магнетическую индивидуальность на что-то иное, помимо дворцовых интриг»). Как и в книгах Марьежоля, здесь ощущается глубинное презрение к этому «очаровательному синему чулку» и ей подобным, не имеющим реальной власти, но все же наносящим вред. Однако в целом портрет менее шаржирован, чем у французского историка: Чемберлин хвалит в королеве верность и ответственность, находит ее «необыкновенной», когда она выступает на защиту короля Наваррского, и иногда описывает как «молодую женщину, наделенную высокоразвитым умом и очень сильной волей»[900].