Это последнее ослушание, добавившись ко многим прежним, стало для Генриха III каплей, переполнившей чашу, и в ярости он совершил опасную оплошность — велел отрядить погоню за сестрой и разлучить ее со спутницами
При дворе ожидали, что это будет не последним эпизодом в холодной войне, которая уже несколько месяцев шла между братом и сестрой. «Те, кто знает характер этой принцессы, уверены, что она сумеет отомстить за столь великое оскорбление», — подытожил Бусбек, а Кобхем, как всегда более прозорливый, задавался вопросом, как отреагирует король Наваррский. В самом деле, последний и устроил сюрприз. Дюплесси-Морне, тогда его ближайший советник, твердо рассчитывал, что тот не примет жену обратно, пока не извлечет из этого дела максимальную выгоду в плане крепостей и разрешений отправлять культ; такая перспектива, конечно, радовала всех приближенных этого короля. Что до Коризанды, она была отнюдь не в восторге от возвращения женщины, которая могла бы ее оттеснить, особенно если, по слухам, была не бесплодна. Ведь Беарнец обычно обещал жениться тем любовницам, которые делали его отцом; а она могла претендовать на этот брак не только потому, что уже была матерью, но еще и потому, что принадлежала к достаточно знатному роду, чтобы надеть корону королевы. Для всех оскорбление, нанесенное королеве Наварры, было неожиданной удачей. Под их влиянием король Наваррский в ближайшие месяцы ловко обратит себе на пользу колоссальный промах, который опрометчиво совершил Генрих III.
Глава IX.
От Харибды к Сцилле: второе пребывание в Гаскони
(1583–1585)
О подлинных обстоятельствах отъезда жены король Наваррский узнал ближе к 20 августа. Сильно разгневавшись, если верить д'Обинье, но, несомненно, получив дельный совет, он послал Дюплесси-Морне в Лион, где тогда находился король Франции, и передал требование, исполненное неотразимой логики: «Если королева его жена совершила преступление, за которое может заслуживать подобного оскорбления, […] он как хозяин дома и отец семейства просит о правосудии; если же нет и это деяние было совершено по наущению неких клеветников, […] он умоляет […] осуществить их примерное наказание»[358]
. То есть французский король должен был объясниться или извиниться.Из Парижа удрученная Екатерина советовала Беллиевру «предоставить дело на суд и благоразумие короля […], поскольку оно зашло так далеко». Мнения, какими обменивались королева-мать и ее министр, показывают, насколько оба сознавали серьезность ситуации. «Королева Наваррская, — писал последний в конце месяца, — поселилась в Плесси-ле-Тур и, если не ошибаюсь, не выедет оттуда, не убедившись в своей безопасности». Королева-мать как могла разуверяла его: Маргарита поедет дальше, повинуясь королю, даже если считает себя «весьма обиженной и оскорбленной этим всем». Через два дня Екатерина умерила оптимизм, вздохнув, что «куда трудней […] выйти из положения и найти средство, после того как поступили столь плохо»[359]
.Одно из немногих сохранившихся писем Маргариты за тот период показывает, что она пыталась делать хорошую мину при плохой игре. Обращаясь к супругу из замка Диссе во Вьенне, она сообщает о своей поездке и о желании остановиться в Пуатье по делам; лишь в конце письма можно ощутить ее страх, поскольку она «умоляет» его сохранить к ней милость[360]
. Она еще не знала, что он решил с размахом использовать оскорбление, которому она подверглась. Переговоры с Дюплесси не дали ничего: король отказался менять свое мнение, а Наваррец — принимать жену, пока не будет смыто оскорбление, то есть пока Корона не сделает новые уступки в отношении крепостей на Юге. Так что в конце сентября Беарнец попросил Маргариту прервать поездку «до тех пор, пока оное удовлетворение не будет получено»[361]. Королева тогда была в Жарнаке, где останется около месяца, ожидая назначения посредника.